Наша милиция нас…

Как побороть пыточную систему

Это страшный материал. Речь в нем идет о случаях жестокого насилия со стороны работников правоохранительных органов. Но огласка и общественное обсуждение необходимы для того, чтобы искоренить самое позорное явление нашей правоохранительной системы или хотя бы уменьшить его масштабы, сделать его нетерпимым, не имеющим в глазах общества и офицеров никаких оправданий. Документы, касающиеся упомянутых дел, есть в распоряжении редакции. Всеми этими случаями занимается фонд «Общественный Вердикт», которому мы благодарны за помощь в подготовке материала

Текст и фотографии: Дмитрий Беляков

Марина Илларионова, мать Василия Илларионова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

…Под утро мне позвонила знакомая врач со скорой. Сказала, что в городском журнале учета-регистрации поступивших в реанимацию с острыми показаниями заметила знакомую фамилию — Василий Илларионов, и, всмотревшись в детали, с изумлением прочла — «заключенный колонии № 1 г. Ярославль». Так я узнала, что с моим сыном Васей случилась беда. Я разыскивала его весь следующий день и нашла в 1-й городской поликлинике. В регистратуре мне подтвердили, что он поступил с жалобой на острую боль в животе и был прооперирован. Врачи фактически спасли его (всю жизнь благодарна буду…), но… удалили селезенку.

Я поднялась в отделение. Мой сын лежал в больничном коридоре, прикованный наручниками к потертой железной койке. Помню старую капельницу возле койки той. Справа «благоухал» бездомный, которому те же самые врачи оказали какую-то помощь… Рядом с сыном, зажимая носы, дежурили двое вооруженных дубинками конвоиров — сын мой был зэком, и при нем неотлучно должен был находиться конвой.

Поговорить нам не дали — не положено — но я успела спросить:

— Как ты, Васенька?

— Я живой… — вот и все, что он успел мне сказать.

Я уже готовилась было уйти, но тут, на мое счастье, прибыл прокурор по надзору для беседы с сыном. Он проверял информацию о »несчастном случае» в колонии. Конвоиры постеснялись меня выставить прямо при прокуроре, и я осталась…

Так я и узнала из беседы представителя прокуратуры с моим сыном о том, что он был зверски избит сотрудником администрации колонии, в результате чего лишился селезенки…

Три года прошло. В данный момент мой сын не вылезает из больниц. Он и сейчас в Рыбинской больнице на очередной операции. Фактически его сделали инвалидом.

Надежда Бойко, мать Руслана Вахапова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

Судьба свела меня с Мариной Илларионовой в 2015-м. Так и возник в моей жизни Вася Илларионов, которого искалечили сотрудники той же самой ИТК, где отбывает срок и мой собственный сын.

Да, я — мать зэка, да еще и осужденного по ужасно «вонючей» статье — развратные действия в отношении несовершеннолетних, а была женой офицера Советской военной разведки (один из отрядов СпН ГРУ), человека очень заслуженного, прошедшего несколько горячих точек. Я много лет промоталась за ним по гарнизонам, неоднократно летала к нему в Афганистан, где он гонялся за караванами моджахедов на границе с «паками» (Пакистан), и оба моих внука готовятся к поступлению в военные училища.

Моего сына Руслана Вахапова (фамилия по отцу) осудили на семь лет, и после приговора, назначенного сыну, старшему внуку Фариду на первом же собеседовании в училище сразу заявили: забудь о карьере военного! Когда Руслана посадили, моим внукам было 9 и 11 лет, сейчас им 13 и 15, они уже практически взрослые. И времени на реабилитацию или оправдательный у нас остается всего-то два года.

Для нас это необыкновенно важно — добиться справедливости, не допустить, чтобы этот приговор, который сам по себе основан на ложном обвинении, отразился на судьбах детей Руслана. И если мы не управимся, то будет такое… никакой шапкой не накроешь!

Я всю жизнь работала. После развода с мужем-военным трудилась на земле, «доросла» до председателя колхоза… Неудивительно, что даже на пенсии продолжила вкалывать «на земле». Вот оно — мое хозяйство…»

Гуси… Белые… Их сотня… Они идут строем, как солдаты в атаку, напирают сплоченной массой. Орут и шипят. Внутри их снежно-белого стада хлопочет маленькая женская фигурка — в синем замызганном халате, с тачкой и ведрами. Красный платок на голове, серые спортивные брюки, сиреневые галоши, измазанные птичьим пометом… Это баба Надя Бойко — владелица многочисленного поголовья гусей.

Тачка, наполненная комбикормом, погромыхивает погнутыми колесами, застревая в колдобинах.

— Тачка — это что? Это ж не инструмент! Это ж… средство малой механизации! — язвит Ивановна.

Помимо гусей у нее есть индюки, куры, кролики, поросята и корова. 600 голов разного скота. Хлопот невпроворот: ежедневный подъем в половине пятого утра, поилка, раздача корма, дойка, уборка, работа в инкубаторе, закупки комбикормов, бесконечный ремонт… Ферма позволяет Бойко на пару с невесткой содержать двух внуков и поддерживать сына, находящегося в заключении уже почти пять лет. Всем интересно — за что?

Как горько шутит сама баба Надя — «пять лет за туалет». Чего только в жизни не бывает…

Все случилось 9 сентября 2011 года, когда Руслан Вахапов проезжал на личном автомобиле по деревне Кузнечиха Ярославской области. Так получилось, что Руслану, что называется, не на шутку «приспичило»: с 19 лет он страдал воспалением мочевого пузыря (цистит, приобретенный на рыбалке). Вот и выскочил из машины в поисках укромного уголка — и нацелился на угол котельной. По дороге обогнал стайку детей. Когда справлял нужду, детей вообще не видел, даже не замечал, и почувствовал, что не один, услышав детский смех. Инстинктивно обернулся, узрел девчонок, подглядывавших за ним из зарослей кустов, прикрикнул на них — так все и случилось…

В предъявленном обвинении было сказано, что он подозревается в совершении преступления, предусмотренного статьей 135 ч. 3 УК РФ: совершение развратных действий в отношении несовершеннолетних, а именно — демонстрация половых органов.

Так отец двоих детей, обожавший свою жену и боготворивший собственную мать, схлопотал семь лет «строгого». Вся местная пресса гудела: «Ура, «органы» поймали ярославского педофила…»

Татьяна Макарова, мать Евгения Макарова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

Мой сын был осуждён по статье за нанесение тяжких телесных. «Заяц во хмелю», про таких говорят... Ударил другого ножом в пьяной драке. 3 года общего плюс добавленный условный... Отбывал он нормально, без особенных инцидентов, но в марте 2016 сменился в ИК начальник, и новая метла стала мести по-новому.

Со 2 февраля 2017 Женю стали закрывать в ШИЗО (штрафной изолятор), где регулярно применяли физическую силу. Избиения происходили 21 февраля, 3 апреля и 21 апреля. В знак протеста он порезал себе шею, имитируя попытку самоубийства. Ему наложили 15 швов. Я узнала и подала жалобу. Было разбирательство, комиссия, на сына надавили, он отказался от всех претензий. Это было ошибкой – администрация поняла, что на него можно давить. Мы не отступили. Вместе с фондом «Общественный Вердикт» мы подняли «бучу». Избиения продолжились. Мы писали и звонили – наших детей били. Наши адвокаты добивались свидания с подзащитными, им отказывали под надуманными предлогами, но они всё равно добивались и проводили освидетельствование последствий избиений. Шли бесчисленные комиссии, колонию «трясли»... И там всё равно продолжали бить. Как им самим не надоело?! Они упорно повторяли: «От вас много жалоб, будем лечить...»

Надежда Бойко, мать Руслана Вахапова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

Так называемого «педофила» никто не ловил. Руслана не арестовывали и не искали с фонарями. Его таскали на допросы, и шла вот эта дурная чехарда «следователь-адвокат-мы-адвокат-следователь». Наш первый адвокат потребовала 200 тысяч, поставила условием подписание явки с повинной и признание в том, что «демонстрировал». Взамен пообещала, что в суде «договорится» об условном сроке. Я взвилась: это же был явный «развод» на деньги! После моей жалобы в СК последовала проверка, но адвокат отговорилась тем, что деньги просила не для »заноса» кому-то в суд, а «для выплаты компенсаций пострадавшим от действий детям»».

Процесс был долгим. С каждым новым процессом всплывали новые обстоятельства. Следователи крутились как ужи на сковородках, отдуваясь за плоды трудов своих. Вдумайтесь: два года спустя одна из «свидетельниц» вдруг вспомнила необычайную деталь: якобы от моего сына «пахло дорогими духами», когда он что-то демонстрировал... Дело в том, что жена Руслана работает в одном из парфюмерных центров, это было известно следствию, и явно, по предположению следователя, от «маньяка» не могло не пахнуть духами!

Так или иначе, мы опровергнуть ничего не смогли. Все ходатайства защиты отклонялись, а все ходатайства обвинения принимались судом благосклонно. Аккурат в тот период времени шла кампания «борьбы с педофилами, маньяками и прочими гомосеками» — под принятие закона о запрете пропаганды гомосексуализма. И были нужны показатели. И нужен был процесс…

В результате Руслан получил семь лет «строгого». Я взвыла. Е-мое-твое-и-наше…. За что?! В состоянии полнейшего уже отчаяния я набралась смелости позвонить в Москву, в фонд «Общественный Вердикт». Так в моей жизни появились Наташа Таубина, директор фонда, и адвокат Ира Бирюкова.

В результате их работы удалось семь лет «строгого» заменить на 5/5 лет «общего». Но и это было только начало...

Мой Руслан — парень умный, образованный, целеустремленный. Он умел зарабатывать. Умел жить. Приговором он был не просто оскорблен, он в зону прибыл, как на бой — понимал, что его там встретят нехорошо.

Сейчас он в статусе авторитетного «мужика». Причем за его силу, рост (два метра с лишним, в папу-спецназовца пошел) и ум назначили его зэки неизменным делегатом на переговорах с администрацией колонии, когда на «толковищах» решались деликатные вопросы сосуществования в рамках ИК. Руслан часто ходил к начальнику колонии просить за других заключенных и выторговывать условия. У него получалось договариваться. И когда возникла ситуация с избитым Илларионовым, мой сын не вмешаться не мог.

Именно тогда и начались у Руслана первые столкновения с представителями администрации, которые закончились жестокими избиениями его самого. Били и других заключенных. Именно тогда возникло «дело Непомнящих, Макарова, Вахапова и других».

Светлана Севакова, предприниматель, пострадавшая от незаконных действий сотрудников полиции, г. Ставрополь

Это длилось не первый год… Пока водка была хотя бы похожа на водку, я брала ее на реализацию. 15 лет… я торговала в Курсавке «паленой» водкой, которую брала у ментов из поселкового отдела милиции — мой продуктовый магазин и кафешка были по соседству. Они здесь же эту водку пили. Водка продавалась под различными брендами: «Пять Озер», «Перцовка», «Столичная», «Золотой Теленок»… На самом деле ее разливали где-то в Кабарде и возили сюда. Марок акцизных никаких не было, как и лицензии у меня на торговлю спиртным…

Как все началось? Просто… В 2001-м я открыла в Курсавке продуктовый магазин. Ко мне приехал Рашидов, следователь Курсавского отдела полиции, и заявил: «Либо ты закрываешь магазин, либо… мы завозим водку нашу, а ты — продаешь».

И весь отдел полиции у меня ел каждый день. И я их всех поголовно знала. Они часто у меня сиживали на своих корпоративах, на свадьбах да на поминках. Мы ж почти как семья сделались. Старые клиенты, как говорится — из числа тех, кого бесплатно обслуживают…

Потому что за 15 лет они ели и пили у меня бесплатно. Полиция же… Бесплатно брали сигареты. Брали все что хотели из продуктов: «потом отдадим…»

Каждый день они требовали с меня деньги: не только за водку, но и за продукты, которыми я торговала. Просто приходили и требовали под предлогом того, что «начальник полиции прислал».

Дошло до того, что я занимала у людей, чтобы отстали они… чтобы отдать. И это вымогательство продолжалось и продолжалось.

Они приходили в магазин и оформляли «для отчетности и для показателей» протоколы на меня — за торговлю их же «паленой» водкой (ведь в отделе каждая собака знала, что это ихняя водка! Они же сами в моем кафе ее и пили…) «Паленку» завозили постоянно. Сами завозили, сами разгружали. Но последний раз, в феврале 2017-го, водочная партия была ужасно плохой, и ее было много — целая «газель»… Там плавали какие-то грязные хлопья, и Рашидов велел мне процедить всю водку заново. А я ему сказала: забирай, мол — я закрою магазин, но цедить, торговать этой водкой, травить людей не буду!

А он все равно требовал: плати, мол! Отдавал он эту водку мне по 35 рублей за бутылку, и за всю партию выходило аж на 200 000 рублей… Таких денег у меня не было.

И я пожаловалась — в СК, в прокуратуру, в полицию, но они не расследовали. Ходила в ФСБ даже, ездила в Невинномысское управление… но туда меня не пустили. Я пошла к Косивскому, начальнику полиции Курсавки, и просто умоляла его, чтобы он воздействовал на Рашидова.

Они — Косивский с Рашидовым — встретились возле моего магазина, аккурат когда Рашидов свою «паленку» перегружал обратно в «газель». Косивский стал его на мобильный телефон снимать, и Рашидов пустился наутек через двор моего дома, где мои собаки были спущены с цепи… Они его маленько потрепали, и он перепугался да к Косивскому все ж таки вышел. Стали они друг на друга кричать…

Я ушла. Мне крики эти были неинтересны. Я просто чувствовала себя несчастной: мне так это все надоело… Устала. Жить получалось не на что. Прибыли никакой — все и так забирали менты. Все и всегда для них бесплатно. Магазин не открыть, если их водкой не торговать…

Последней каплей что было? Они инициировали обыск в моем магазине, приехали в мое отсутствие с МЧС, взломали дверь и все-все раскурочили… Составили протокол опять, что «паленой» водкой торговля шла… Выручку 30 000 рублей из кассы забрали — последние деньги. Мне так обидно сделалось! Я ведь даже знала, кто из троих ментов эти деньги забрал — все в поселке знали, кто именно гулял в тот вечер и швырялся деньгами… А мне булку хлеба не на что стало купить.

И мы закрыли магазин этот проклятый, собрались и уехали вместе с мужем в Подмосковье, к родне в город Дрезна на заработки. Устроились кто куда: я — продавщицей в магазин, муж — охранником.

Оформились на работу официально. Нам платили зарплату. Я стала думать даже, как мне взять магазин в Дрезне в аренду у хозяйки. Но не судьба, видать… Потому что эти упыри из Курсавки приехали за мной прямо в Дрезну…

Татьяна Макарова, мать Евгения Макарова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

В один из июньских дней в камере моего сына проходил обыск, в ходе которого все вещи вытряхнули и разбросали как попало. На полу оказалось моё письмо к сыну. По нему топтались ногами.

Мой сын возмутился этим: «Это же письмо моей матери! Я её год не видел! Разве так можно?!»

На это ему ответили: «Нам можно всё!»

Женя сорвался и обругал сотрудников администрации. И тут началось...

Били руками, дубинками. Били долго, жестоко. Потом кто-то из сотрудников, видно насмотревшись американских фильмов, предложил попробовать «как в ЦРУ», и они стали имитировать «утопление», накрыв Жене лицо свёрнутой тряпкой и заливая воду в рот из графина или бутылки...

После экзекуции Женя не мог сам ходить. Его ноги, руки, всё тело было багрово-чёрным... Его отнесли в лазарет на носилках. Адвокат «Вердикта» попала к нему с третьей попытки, но – попала и все следы побоев засвидетельствовала.

Они были уверены – что им ничего не будет, что мы ничего не докажем, что это игра «понарошку», что скоро всё закончится и все успокоятся, и мы заткнёмся...

И вот лишь когда приехала Уполномоченная по Правам Человека в РФ генерал-майор полиции в отставке Татьяна Москалькова для личной встречи с «зэками» Вахаповым, Илларионовым и моим Женей, в богом забытой ярославской колонии «зачесались» в страшной тревоге...

Ирина Бирюкова, адвокат Фонда «Общественный Вердикт», г. Москва

Мы привыкли к тому, что нам постоянно препятствуют в работе, саботируют, суют палки в колеса — мы же занимаемся исключительно защитой лиц, пострадавших от действий правоохранительных органов. Наш основной профиль — пытки. Мы без конца всем звоним, подаем жалобы, обжалуем решения в судах… Нас постоянно пытаются «выдавить» из уголовного дела, угрожая прямо или оказывая давление на подзащитного.

Как давят на моих подзащитных? Перед тем как запустить ко мне, заводят в оперативную часть и 30–40 минут прессуют:

— Че ты к ней хо-о-одишь? Мож не на-а-ада? Вот на че ты надеисся?! Взаправду, думаешь, поможет? Тебе?! Ты ж понимаешь… ***** ты никому… и нихто никому тута не поможет… И — ты ж подумай!! Тебе же здесь сидеть… Так че? Может, откажешься?

Некоторые отказываются…

Бывает, что мне угрожают. Меня, например, однажды ласково так спрашивали, не боюсь ли я вечером поздним одна домой возвращаться. Напоминали, что ребенка я одна воспитываю… Аккуратнее, мол, гражданочка, поберегите себя…

Чаще всего саботаж очень тупой и примитивный. Например, недопуск в ИК к подзащитному. Так и говорят: «Вы сюда не зайдете». В случае с Макаровым они попробовали ровно эту методу. И я на них оч-чень обиделась…

Получив информацию об избиениях в ярославской колонии № 1, я приехала в ИК и вызвала на свидание троих пострадавших. Меня мурыжили до конца рабочего дня под предлогом, что меня некому сопроводить по территории. Меня специально «вымораживали» до 17:30 — 18:00, до закрытия колонии, в надежде на то, что я отступлю.

Наконец, вывели мне двух из троих. Макарова не вывели.

— Где Макаров?

— У нас рабочий день закончен.

На второе утро, под самое открытие, к восьми утра я уже на площадке.

— Ждите. Ваше заявление на рассмотрении у начальства.

Проходит обед. Я поняла, что раз меня к обеду не запускают, значит, имеют намерение не пускать вообще.

Звоню в УФСИН, в дежурную часть местного УФСИН (там меня уже по голосу узнавать стали), и веду запись разговора по телефону. Сотрудник УФСИН мне такую вещь говорит:

— Я им (в ИК) звонил и сказал: либо пустите адвоката, либо дайте официальную бумагу с причиной отказа.

— Послушайте! У меня достоверная информация, что Макаров так сильно избит, что ходить не может. Может, он умер уже…

— Ну вот поэтому они вас и не пускают! — говорит мне сотрудник дежурной части УФСИН.

Наконец, выходит ко мне сотрудник администрации колонии по фамилии Калашников и говорит:

— Вы сегодня к Макарову не попадете!

— Причина?

— По медицинским показаниям…

— По медицинским показаниям я имею право пройти и беседовать, если только он не при смерти и совсем физически не может разговаривать (без сознания, сломана челюсть и т. д). Выдайте мне документ, где говорится, что Макаров не может этого делать.

— Да, сейчас все будет.

Проходит еще два часа! Мы всех обзваниваем по кругу, никто не может ничего сделать. Звоним Москальковой, и оттуда поступает указание…

Предстает пред наши очи лично начальник колонии. Сообщает:

— Сейчас вы его увидите.

И уезжает… Проходит еще два часа, а меня по-прежнему не запускают, говорить со мной никто уже не хочет. Потому что сказать-то им нечего. И они тупо выжидают конца рабочего дня, чтобы завтра либо запустить меня по новому кругу, либо не увидеть вообще. Я снова звоню в аппарат Москальковой и открытым текстом говорю:

— Татьяна Николаевна, здесь рядовые оперативники ИК саботируют ваши указания и даже указания своего же начальства.

Опять идут звонки из Москвы. Наконец в 17:10 меня запускают к Жене Макарову. Не считая первого дня, с восьми утра до пяти вечера мы добивались просто захода на территорию колонии.

Мы встретились не в комнате для бесед с адвокатом, которую по закону запрещается прослушивать, а в комнате для краткосрочных свиданий. За что я уважаю Макарова и подобных ему ребят — так это за то, что даже в том положении, в котором они оказались, они идут до конца… Макаров мне говорит:

— Конкретно два сотрудника ИК, которые вас сейчас заводили на территорию, меня били. И двое других, которые сейчас запись разговора ведут, тоже меня били.

А эти сотрудники стоят за моей спиной и слушают наш разговор…

Потом он разделся до трусов… Боже ты мой… у него были совершенно отбиты ноги! Сидеть нормально не мог!.. Он рассказал мне об имитации утопления, несмотря на присутствие сотрудников колонии. Все-все рассказал…

По утверждениям наших подзащитных вся ситуация с избиениями в ИК № 1 — это дурная амбиция замначальника колонии, который мечтал «подсидеть» своего руководителя и сделаться начальником. Как? Путем создания искусственной напряженности на территории, в результате которой начнется тюремный бунт, который он же и подавит, благодаря чему добьется оваций и преференций. Выбрав удобный момент, когда начальник колонии ушел в отпуск, зэков попытались спровоцировать на бунт. Сделано это было примитивно, но достаточно эффективно: утром просто выдергивали из строя людей и избивали их. Одним из тех, кому больше всех досталось, был Руслан Вахапов. Расчет был на то, что Руслан подаст сигнал или попросит помощи, и зэки встанут на дыбы, а загодя прибывший спецназ всех «заровняет». Но Руслан просчитал ситуацию и вытерпел побои. Бунта не случилось. На следующий же день приехали мы…

После этого репрессии прекратились. От ребят просто отстали. «Маски-шоу» уже на территорию колонии не заходят.

Надежда Бойко, мать Руслана Вахапова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

Для Руслана все неприятности начались с одного-единственного удара в солнечное сплетение. Его ударил старший смены. Ударил с досады или просто под настроение... Руслан мой согнулся в три погибели и сказал всего одну фразу: «Эта рука у тебя отсохнет по самые уши: ты мою мать не знаешь!» И я вцепилась в ИК как бульдог...

Все шло как всегда — жалоба, разбирательство, новое избиение, новая жалоба, новая комиссия, суды, адвокаты, звонки, письма... и снова избиения.

Приходил прокурор по надзору из областного управления. Важно прохаживался по камерам, где сидели избитые зэки, и комментировал с сарказмом — мол, достаточно ли им...

Мы снова писали жалобы, наших адвокатов узнавали по голосам, когда они звонили в УФСИН. Все наши претензии сопровождались неизменно одним и тем же — избиениями. Но добились они лишь одного — прибыла в колонию комиссия от самого генпрокурора РФ Юрия Чайки, и начальство начало трясти. Дошло до того, что Руслана моего вызвали к начальнику колонии и дали позвонить с их телефона на мой мобильный. Для чего? Чтобы я отозвала мое заявление в »Вердикт»! Я не отозвала…

Руслана закрыли в ШИЗО на полтора месяца. Это было еще время, когда в ШИЗО не кормили, а лишь давали хлеб да воду. Руслан терял по 10–15 килограммов за время таких отсидок.

Меня администрация ИК ненавидела и в свиданиях отказывала. Они выдумали вот что — фамилии у вас с осужденным Вахаповым разные (свидетельство о рождении давно утеряно), так предоставьте нам доказательства, что вы являетесь его биологической матерью! Хотите — экспертизу ДНК заказывайте!

Но я — сумасшедшая мать. Я своего сына не брошу. Знаете что я вытворяла? Приезжала зимой на «Оке» из своей деревни в колонию, становилась под забором колонии, там, где окна ШИЗО, залезала на крышу машины и кричала сыну… И он кричал мне…

В результате всех наших усилий — моих, «вердиктовцев» и уполномоченного по правам человека по области, мы добились того, что зэков стали кормить, причем кормить нормально.

Марина Илларионова, мать Василия Илларионова, заключенного колонии № 1 г. Ярославль

Сына моего избили, когда он находился в так называемом «стакане» — это узкая железная клетка, где едва можно сидеть и кое-как стоять. Результат — ампутация селезенки. Я прошла все круги — от УФСИН с прокуратурой до СК. Все это было бесполезно. Через Надежду Ивановну Бойко я связалась с «Вердиктом», и мы стали судиться. Что это было... Мне сразу же предложили деньги — 150 000 рублей, чтобы все «уладить без суда». Я отказалась. Мне нужно было, чтобы виновного наказали по закону. Чтобы там, в ИК поняли, что неприкасаемых — нет.

И мы доказали вину сотрудника колонии, которому назначили реальный срок — 3/5 года. Судились мы год. Нам также положена компенсация за вред, причиненный здоровью, — те же самые 150 000 рублей. Но мы и по сей день их еще не получили...

Что я вам скажу, хорошие мои… Да, мы матери зэков. Да, я простая работница животноводческой фермы. Ни образования, ни денег. Да, дети наши совершили ошибку, они преступили закон, но мы доверили их — наших детей — администрации ИК не для того, чтобы они вышли из тюремных стен озлобленными и искалеченными...

Светлана Севакова, предприниматель, пострадавшая от незаконных действий сотрудников полиции, г. Ставрополь

19 августа 2017 года они приехали на машине. С ними была Ирина Фокина, сотрудница Курсавского ОВД. Я знала ее — она же была когда-то одноклассницей моей дочки. Она на мне и застегивала наручники.

Они закрыли вход в магазин, забрали мой паспорт, мне объявили, что я в розыске: «Мы за вами! Мы вас забираем! Вас теперь посадят!»

На все мои просьбы что-то объяснить и показать хоть какие-то документы они отвечали отказом. Я так и не увидела их документов, и постановления на арест или задержание также не было. Они просто взяли меня на испуг. Посадили в машину и повезли в местное ОВД.

Я умоляла их что-то объяснить.

— Отдайте мой паспорт!

— Вас все равно теперь посадят… зачем он вам?

— За что вы меня забрали?

— Мы сами не знаем… Нам еще начальник полиции Курсавки не отзвонился.

До глубокой ночи меня продержали в ОВД Дрезны. Я со своего мобильного дозвонилась мужу, он подъехал и в конце концов мы караваном выехали в Курсавку. Ехали сутки. В нашей с мужем машине ехал один из тех, кто меня задерживал.

По дороге мы ночевали в придорожном мотеле. И мне пришлось оплачивать ночлег этому сотруднику — ничего не менялось, для милиции все бесплатно!

Мы проезжали Ставрополь. Там я упросила их разрешить мне заехать к внучке. Они пошли мне навстречу и даже сняли наручники... Мы с внучкой расцеловались, я отдала ей подарок ко Дню ангела, и вот уже на выходе меня, что называется, «торкнуло». Я заявила Фокиной: «Ира… Ты ж мою дочь знаешь, как же так? Я не поеду в Курсавку. Что мне там? Магазин этот? Да гори он синим пламенем… Не поеду».

Она стала на меня орать, опять застегнула наручники. Тут я заметила, что колеса на машине моего мужа все до одного изрезаны ножом: это без сомнения сделали сами сотрудники. Я заплакала и стала вырываться. Тогда они стали меня избивать…

Один из сотрудников ударил меня головой о дверцу машины. Другой — кулаком заехал по спине. Это было очень больно. Мне 46, и я ведь совсем не боксер… Они матерились, орали на меня. Я плакала… Это очень наивно, но я попыталась снимать это на свой мобильный. Они его выхватили и шваркнули об асфальт. Я зарыдала и попросилась в туалет уже от отчаяния… Просто испугалась… И тогда Ирина Фокина мне прокричала в лицо:

— Ты сука такая! Ты даже туалета не достойна!

Они затолкали меня в машину, и мы поехали в Курсавское ОВД. По дороге они продолжали меня охаживать по рукам и ногам. Я от побоев вся была в крапинку…

Ночь провела без сна. Тупо просидела на стуле в коридоре ОВД, где я знала всех и каждого, и лишь под утро одна из сотрудниц, которая меня знала прекрасно, сказала: «Тетя Света, идите в мой кабинет, пожалуйста… Вас тут все знают. Люди ходят, а вы сидите здесь…»

И у меня просто истерика случилась: я схватила чашку с ее стола, разбила и крикнула, что сейчас вены себе вскрою… Она испугалась, стала меня успокаивать. А я стояла с осколком чашки в руке и рыдала…

Мы приехали в Кочубеевку в СКП, где следователь Алина Сергеевна меня выслушала и молча дала свой мобильный, чтобы я позвонила дочери. Та немедленно приехала с адвокатом… Как только они вошли, я потеряла сознание. Меня отвезли в больницу, где я провалялась десять дней…

Я понимаю — будет крайне непросто привлечь к ответственности тех, кто меня бил. Они саботируют. Они уже закрыли дело по моему заявлению, но моим запутанным делом сейчас занимается «Общественный Вердикт». И я надеюсь, что все эти упыри получат свое.

Ирина Бирюкова, адвокат фонда «Общественный Вердикт», г. Москва

Мы очень четко разграничиваем дела, которые сопровождаем. Предположим, человека судят за кражу. Это к нам не относится. Мы не защищаем этого человека в суде. Но если нам известно, что к нему в ходе следствия и допросов применялись пытки или иные недозволенные методы, — тогда мы берем дело. Именно по этой части. И зачастую исход дела зависит от нашей работы — если нам удается доказать, что показания были выбиты под пытками.

Мы помогаем грамотно составить надлежащие документы и консультируем. Как написать и куда направить жалобу? Какую экспертизу попросить назначить? Может, попросить назначить своих специалистов для проведения экспертизы?

Вся помощь для наших подзащитных бесплатна.

Нам приходилось обращаться в ЕСПЧ за экстренными мерами защиты. Это исключительная мера, и она действует, когда существует прямая угроза жизни человека или есть высокая вероятность сокрытия следов преступления.

Я неоднократно составляла запрос и получила положительное решение в два дня. Нужно было, чтобы ЕСПЧ предписал властям РФ немедленно провести медицинский досмотр лиц, пострадавших от незаконных действий сотрудников полиции (меня к ним категорически под различными предлогами не пускали). И мы-таки добились того, что врачи не из медчасти колонии провели досмотр моих подзащитных; государство обеспечило их беспрепятственный и безопасный проход к пострадавшим.

Татьяна Колесникова, пострадавшая от незаконных действий сотрудников полиции, г. Йошкар-Ола

1 июня 2017 года мы с подругой возвращались из гостей на машине моих друзей, когда нас остановил для проверки патруль ДПС. Ребятам они сразу сказали, что к ним претензий нет, а у меня с полицейскими возник конфликт. Я не могу объяснить, в чем причина, но ссора завершилась тем, что сотрудник Борис Изергин меня швырнул на землю. Я упала в лужу и он несколько раз ударил меня ногами. Моя подруга Наташа стала снимать это на свой мобильный телефон. Сотрудники его выхватили и разбили. Наташу ударили по лицу.

Изергин надел на меня наручники и продолжил бить ногами. Да, он был в форме. В машине, по дороге, он продолжал меня терроризировать. Щипал, награждал тычками, оскорблял...

Нас привезли в ОВД и закрыли в «обезьяннике». Принимал нас сотрудник Андрей Никитин. Никакие просьбы объяснить, за что нас задержали, никакие увещевания — ведь у меня дома осталась одна несовершеннолетняя дочь! — на него не подействовали. «Это меня не касается!» — заявил он.

В камере было холодно, я перенервничала. У меня неожиданно открылось кровотечение по женской части. Я совершенно к этому была не готова. Никитин выдал мне ножницы, и я вынуждена была разрезать кофту…

Мы провели в камере сутки. За это время сменилось трое дежурных, и третий из них, Ильин вдруг обратил внимание, что у меня на ногах кроссовки. Он стал требовать от меня снять их… Я восприняла это с недоумением: холодно, как я без обуви? Просила объяснить, зачем ему понадобилось снимать с меня обувь. Он заявил, что ничего не обязан мне объяснять.

Вызвав второго сотрудника, Самсонова, он заломил мне руки за спину и стал выкручивать мне правую ногу, чтобы сорвать кроссовок. Мне стало больно… дело в том, что у меня была травма спины, это сказалось и на состоянии ног — сейчас я тоже на лекарствах… Когда он выкручивал мне ногу, это причиняло мне жуткую боль. Мы боролись, и в процессе борьбы я его укусила. Он несколько раз ударил меня по лицу. Я швырнула в него второй кроссовок. Он снова меня ударил.

Закончилось все это тем, что теперь меня обвиняют по статье 318 — причинение вреда здоровью сотруднику правоохранительных органов. Мое заявление об избиении просто игнорируют. Дело закрыто. Я обратилась в »Общественный Вердикт».

Фотографии моих побоев сделала моя дочь. Полиции она теперь боится. Называет полицейских «нехорошими дядями».

Ирина Бирюкова, адвокат фонда «Общественный Вердикт», г. Москва

Систему необходимо менять, обнулять полностью, иначе проблема неискоренима. Даже если в систему приходят изначально нормальные люди с нормальной психикой и нормальными жизненными принципами, сама система заполнена людьми нравственно искалеченными, и новоприбывшие либо сами становятся частью системы, либо уходят из нее насовсем.

Представители органов часто повторяют, словно мантру, одни и те же слова: «Только не поднимайте шума… Давайте по-хорошему…» И вот это-то как раз означает, что нужно начинать действовать «по-плохому», потому что система в любом случае не сдержит слова, обманет и вывернется.

Но система — боится. Основа страха системы — огласка. Этим мы и занимаемся. Представь, что ты 24 часа в сутки находишься под прицелом видеокамер. Ты думаешь, как повернуться, как палец поднять: ведь внутри этой прогнившей и порочной системы друг друга «подсиживают» и «закладывают», чтобы утопить конкурента, подняться по карьерной лестнице.

Насилие часто порождено чувством вседозволенности и безнаказанности. Люди постоянно забывают: ничто не приносит большей выгоды, чем мир, и почти всегда насилие — это результат того, что люди не умеют договариваться.

Но как только внутри самой системы начнут примерно наказывать за проявления жестокости, то ее станет в разы меньше.