Лайкнул – в тюрьму
Кому и зачем нужно штамповать дутые дела за «экстремизм» в соцсетях
Этим летом Алтайский край получил славу самого экстремистского региона России. Именно здесь следователи возбудили уголовные дела в отношении нескольких молодых людей, которые репостили, лайкали и публиковали картинки в социальной сети «ВКонтакте». Эти дела производят впечатление настолько «дутых», что даже удостоились комментария пресс-секретаря президента России, призвавшего сохранять здравый смысл: «Мы помним, что все-таки бывают случаи, которые, что называется, за гранью разумного». Корреспондент «РР» отправилась в Барнаул, чтобы найти эту «разумную грань», пообщаться с «экстремистами» и другими жителями города и заодно понять, действительно ли кого-то обидели эти картинки
— Перед первым судом я уволилась с работы, потому что времени не хватало. Я даже не успевала ездить в суд. Была очень измучена, физически и морально, и мне мама сказала: «Увольняйся. Ты сгоришь».
Мария Мотузная — красивая и уверенная в себе девушка, ей 23 года. Хаос, который возник в ее жизни вместе с возбуждением уголовного дела, поселил в ней некоторую рассеянность.
— Я даже не знаю, осудят меня или не осудят. Запретят выехать за границу или нет.
Перед тем, как все случилось, планы были — выехать, и Мария усиленно учила английский. Но в мае к ней пришли с автоматами, отвезли в центр «Э» и рассказали, что она совершила преступление, сохраняя какие-то картинки во «Вконтакте». Старый профиль Мария удалила несколько месяцев назад, но у следователей оказались сохраненные страницы, и они объяснили, что материала хватит на две уголовные статьи: 148-ю — возбуждение национальной ненависти и 282-ю — экстремизм.
— Как-то раз в командировку в Иркутск ездила, и мне следователь сказал, что на меня могут завести дело и там. Просто потому, что одна картинка сохранена в другом городе!
Спустя два с половиной месяца Мария решила рассказать обо всем в своем твиттере.
— У меня не было раскрученного блога, было читателей человек 70 — это мои друзья из Барнаула, и я писала это все для них.
Но резонанс оказался гораздо шире, и ей стали писать другие пострадавшие.
Так, через Марию Мотузную, о барнаульских делах узнали по всей стране.
Оказалось, что абсолютно идентичное дело в отношении 19-летнего Даниила Маркина разрабатывается уже год, а 38-летнего Андрея Шашерина суд пытается на месяц закрыть в психбольницу.
— Мне адвокат сказал: «Маша, ты имей в виду, тебе сейчас много психов будет писать». И когда мне написал Андрей, я не могла поверить, что это правда.
Рассказ Марии взорвал тишину вокруг дел об экстремизме в соцсетях. «А все-таки мало ли что, — обычно думали люди, — дыма без огня не бывает». Но, видимо, помог визуальный образ: гламурная блондинка и экстремизм — очевидный абсурд.
А позже выяснилось, в Барнауле есть еще два экстремиста из «ВКонтакте» — 34-летний юрист и бывший кандидат в депутаты от ЛДПР по Заринскому району Алтайского края Антон Ангел и 43-летняя Наталья Телегина — страшно сказать, язычница.
Активные
Алексей Бушмаков — адвокат правозащитной организации «Агора». Он живет в Екатеринбурге и представляет интересы Марии и еще нескольких пострадавших по 282-й статье. Общее в этих делах — это тактика расследования.
— Во-первых, обыск с автоматами, — перечисляет Алексей Бушмаков. — Во-вторых, запугивание, устрашение: «Признайся, и тебе за это ничего не будет». В-третьих, назначение и проведение экспертиз, а уже потом — ознакомление с результатами. Что напрямую нарушает права подозреваемого и обвиняемого на защиту, потому что мы в таком случае не можем сформулировать вопросы, выбрать место, где проводить экспертизу. И это нарушение, на которое суд закрывает глаза. Экспертиза является прямым доказательством, и мы потом не можем заказать повторную.
— А как же независимая экспертиза?
— Она не всегда приобщается судом. В-четвертых, всем назначалась психолого-психиатрическая экспертиза для оценки их вменяемости.
— Зачем?
— Это элементы унижения и устрашения — что тебе может быть назначено психиатрическое лечение. Андрею Шашерину суд назначил помещение в психиатрический стационар до 30 суток, и Антону Ангелу пытаются. Шашерин слетал в Москву, прошел там независимую экспертизу, но ее отказались принять. Есть у человека заболевание или нет — это вообще не имеет отношения к делу.
— Хорошо, тогда где в Уголовном кодексе есть такая мера, как психиатрический стационар?
— Государство называет это мерой принудительного характера. Шашерин просил об открытом заседании, судья ему отказал: «Ты че! Это же личная информация». Он говорит: «Да единственный, кто может пострадать, — это я, а я сам хочу, чтобы заседание было открытым!» Но нет. В-пятых. Всем пытаются вменить особый порядок.
— Что это такое?
— Это ускоренный порядок рассмотрения дела, когда ты просто соглашаешься с обвинением. И они все отказались. И, в-шестых, все это произошло во «ВКонтакте».
— Это была открытая информация в профилях или следователи обращались за ней?
— Во всех делах есть запросы следователей. И еще один момент: все подозреваемые и обвиняемые или на митинги ходили, или состояли в какой-нибудь партии, хотя бы в ЛДПР, все были чем-то недовольны. Всех их можно назвать активными. На них обратили внимание и стали смотреть их аккаунты. Когда ты размещаешь публикацию, картинку, ты не знаешь, экстремистская она или нет. И следователь не знает, и судья не знает. А определяет это только эксперт.
Кстати, есть в этих делах и стилистические разночтения. Не всех следствие отследило самостоятельно.
На Наталью Телегину написал жалобу язычник из Питера, оскорбившийся готической картинкой, которую она перепостила в своем паблике. В результате ей присужден условный срок сразу по двум статьям: за разжигание ненависти и экстремизм. Ее дело уже дошло до Европейского суда по правам человека.
А Антон Ангел сам достал ФСБ жалобами на экстремистскую, по его мнению, группу «ВКонтакте», делал репосты на своей странице, воображая, что обращает внимание отдела по борьбе с экстремизмом. И обратил — на себя. Об Антоне Ангеле пишут меньше всего, и ему, в общем, не сочувствуют, потому что считают антисемитом. Но адвокат Алексей Бушмаков с этим не согласен.
— Я с ним общался и не заметил в его взглядах антисемитских настроений. Надо наказывать за призывы к насилию, за действия. Если кто говорит: «Бей жидов, спасай Россию», — здесь есть состав. Когда такие люди ко мне обращались, я им отказывал.
Симпатичный человек Антон Ангел или нет — не тот вопрос, ответом на который будет помещение в психиатрическую больницу для диагностики расстройств. Но скорее всего, в ближайшее время это с ним и произойдет.
«Свидетели»
— Через два дня мне написал Даниил Маркин, — рассказывает Мария Мотузная. — Я ему сказала: у меня такие свидетели интересные. Две девчонки, 1996 года, вообще знать их не знаю, оскорбленные какие-то. Еще у них адрес был одинаковый. И выяснилось, что у него они же — понятые. А свидетели у него — их однокурсницы. Я до последнего их в своей голове оправдывала, потому что думала, что они, может, не хотели, что их, может, заставили. Даже писала им, когда их стали травить: мол, давайте что-то сделаем, напишите, может, вы не хотели на самом деле… Но на суде Дарья Исаенко так нагло себя вела, что я подумала: им, похоже, все это нравится!
Дарья Исаенко и Анастасия Битнер учатся в филиале РАНХИГС и живут в одном общежитии, но «свидетелями» они стали, когда учились в Алтайском промышленно-экономическом колледже. У колледжа есть специальность «правоохранительное дело» и договор о сотрудничестве с полицией. Плодами этого договора, видимо, и стало использование студентов в качестве «свидетелей» и «понятых». Студентки получили известность в масштабе всей страны. Но ни директор колледжа, ни его замы, ни кураторы из полиции как будто ни при чем.
На сайте колледжа есть страница, посвященная профилактике экстремизма. Там вывешены какие-то методички и памятка для родителей, какой-то список запрещенных организаций с символикой, материалы какого-то краевого совещания про экстремизм и целая статья об ответственности за размещение материалов «в сети Интернет». Может быть, где-то в практических материалах был и образец показаний оскорбленного верующего? У Дарьи Исаенко и Анастасии Битнер они написаны как под копирку.
— Судья так ужасно себя вел! Когда журналисты вышли, он абсолютно изменился, — говорит Мария. — Развалился в кресле, как у себя дома, у него изменился тон и тут же изменилось отношение ко мне. Свидетели откровенно лгали, а мне даже не дали защититься, ткнуть их носом в эту ложь.
Когда журналисты вышли из зала, судья предложила: «Что мы будем язык ломать: “афроамериканец”, давайте говорить просто “негр”!» Получается, что судье абсолютно ясно, что слово «негр» в русском языке не носит уничижительного оттенка. Но судья судит, потому что так надо.
— Уже который месяц катится этот ком, — жалуется Мария. — Мне уже звонят из каких-то иностранных изданий, времени в сутках не хватает, на меня люди обижаются, потому что я им не успеваю отвечать… Я даже с мамой не успеваю пообщаться.
Мария едет на встречу со школьными подругами. На прошлой неделе у нее был день рождения, а они все никак не могут увидеться.
— У меня была депрессия на другой день после суда, я думала, что «сломалась». Но мне хватило два дня отлежаться — и вроде получше стало. Между судами, может, перерывы и большие, но я их не замечаю. Только что вроде суд был, и вот уже следующий.
Они встречаются в кафе, где нет ничего примечательного, если не считать рамку для фото в Инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена). Раньше им здесь нравилось, но, видимо, кафе сделало перестановку, и девушки придирчиво рассматривают результат.
— Мы, как типичные провинциалы, не любим свой город, — говорят они. — Ничего интересного. Никто не приезжает. Клубов нормальных нет.
— Получается, что история с репостами — самое интересное, что здесь произошло?
— Да, это встряхнуло город.
Как язычник язычнику
Днем Наталья Телегина собирает справки, чтобы сократить условный срок по УДО, а ночью работает на стройке, чтобы прокормить двух детей. Раньше еще занималась бодибилдингом и борьбой, но потом сломала ногу. На стройке. Два неполных высших образования — филолог и психолог. Несколько средних — и бухгалтер, и референт. Может, и могла бы найти работу полегче, но, с одной стороны, не срабатывается с людьми, а с другой — куда теперь пойдешь со статьей. Не в офис же. Но еще, если честно, ей нравится стройка. Приходить в помещение и видеть, как оно преображается.
Раз в неделю, по вторникам, ей надо отмечаться у инспектора Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН). Как экстремист она находится под подпиской о невыезде и уже год не может даже навестить родителей под Барнаулом. Инспектор ФСИН — милая женщина, вздыхая и улыбаясь, проставляет ей отметку и объясняет, как писать характеристику, сколько подписей соседей собрать и когда приносить заявление. У инспектора глаз наметанный, и, выглядывая в коридор, где сидят необщительные мужчины (двое — с одинаковыми, под машинку, стрижками), она сразу видит, кто здесь свой, а кто чужой. Неуголовный.
От инспектора Наталья выходит в хорошем настроении. Вообще она человек дружелюбный и незлобливый. Современный язычник — кто-то типа любителя древностей и романтичного гота, вечного подростка, плененного одноглазым Одином.
— У меня всегда с реконструкторами были хорошие отношения, и все было бы хорошо, если бы не этот Сигвальд!
Сигвальд — язычник и любитель реконструкции из Петербурга. Как его на самом деле зовут? Что ему до Барнаула? Но он зашел как-то в паблик Натальи и оскорбился графической картинкой, на которой громадный викинг заносит молот над силуэтом храма. Казалось бы, что ему, язычнику, христианский храм?
— Эта картинка — она в деле основная — вообще-то у меня с фестиваля в Новгороде. В десятом веке было нападение викингов на Новгород, и на этой картинке викинг с молотом стоит над горящей церковью. У меня есть паблик, и там я запостила эту картинку. Эксперт мне написала, что это вызывает вражду между религиями. Между какими? Викингами и христианами?
Все бы ничего, но Сигвальд оказался юристом. Оскорбившись, он так хитроумно пожаловался куда-то из Питера, что барнаульские правоохранители сразу послали к Наталье опергруппу с автоматами. Картинка потянула сразу на две статьи.
Наталья входит в свой подъезд, у лифта сталкивается с соседкой. Все время, пока лифт идет наверх, соседка буравит ее глазами. И так буравит уже год, с тех пор как Наталью показали на НТВ и рассказали, как она оскорбляет чувства верующих и занимается экстремизмом.
— Вообще этот Барнаул — такой город! Тут и так ничего не происходит! И я всегда хотела уехать, но все мне что-то мешает, вплоть до подписки о невыезде теперь. Я даже родилась не здесь, а в Екатеринбурге. Как раз хотела уехать в Калининград, посмотрела аренду квартир — стоят так же. У меня здесь 13 тысяч в месяц, а работа у нас стоит дешево, там дороже. Но теперь, я думаю, может, в Европу и уеду? Адвокат подает в Европейский суд. А я там убежище попрошу. Почему я не могу верить в Одина?
Как ни смешно, против Натальи на суде свидетельствовали 15 человек. Показания у всех были как под копирку. А Сигвальд свидетельствовал по каналам телекоммуникации, из питерского суда.
Сначала Наталья не могла понять, почему же Сигвальд, если его так оскорбила эта картинка, не написал ей об этом прямо, а сразу написал донос. Но потом решила, что от Сигвальда, наверное, требовали, его, наверное, прижали к стене и заставили кого-то сдать… Ее несколько утешило, что после этого на фестивале реконструкторов под Питером с доносчиком никто не здоровался.
В какой-то момент Сигвальд усовестился и написал Наталье во «ВКонтакте», что он не думал, что все так обернется, и спрашивал, чем помочь. Но адвокат сказал, что даже если Сигвальд заберет свое заявление, это не поможет. И Наталья не стала отвечать.
— Здравствуйте! — на кухню заходит совсем взрослый парень, с короткой стрижкой и хвостиком на макушке. Это Женя, сын.
Женя ставит чайник, делает себе бутерброды, делит колбасу и масло с котом. У Жени тоже есть страничка «ВКонтакте», но он там пишет только про музыку. И ничего не репостит.
Омбудсмен
Андрей Шашерин и Антон Ангел едут на прием к алтайскому омбудсмену Борису Ларину. Вернее, они едут туда, чтобы узнать, как попасть на прием.
— По большому счету люди, которые привлекаются, сами виноваты, размещая подобные материалы. Они не отдают себе отчета в том, что их могут привлечь к ответственности за такие публикации. Это низкая правовая культура молодежи, — сказал недавно Ларин.
Высказывание растиражировали, омбудсмена раскритиковали не только незнакомые люди в соцсетях, но даже знакомые депутаты. И ему пришлось скорректировать свою позицию.
Не имея возможности знакомиться с материалами следствия, уполномоченный не может объективно давать оценку действиям следователей и виновности привлекаемых к ответственности. По конкретным делам, надеемся, справедливое решение вынесет суд.
Ангел и Шашерин решили ему в этом помочь, познакомить с материалами. А заодно подумали: неплохо было бы, если бы и омбудсмен помог им.
Дело в том, что преследование по статье 282 ставит человека в очень неудобное положение. Счета и банковские карты блокируются, чтобы экстремист не мог получить финансирование. Работать невозможно, потому что не остается времени. Если в банке есть сбережения, их тоже невозможно снять. А у обоих есть семьи, которые нужно содержать. У Шашерина ипотека. Работает только жена, и вся ее зарплата как раз равна взносу по ипотеке.
У Ангела куча долгов, нет адвоката и нет денег его нанять. Все это они хотели рассказать омбудсмену и попросить помощи. Но омбудсмена не было на месте. Ответов на свои вопросы они не получили, но в журнал приема посетителей их прилежно записали.
— Я уже пытался прийти на прием полтора месяца назад, — говорит Андрей Шашерин. — Меня спросили, по какому поводу. Я сказал, что уголовное дело было возбуждено незаконно, и мне грозит помещение в стационар. Они мне сказали: «Мы ничем здесь помочь не можем, у нас нет таких рычагов». Как я понял, они намекнули, что уголовкой не занимаются. И еще я понял: с омбудсменом напрямую связаться не получится. Мы сейчас будем добиваться, чтобы он вообще со своей должности ушел.
Кулак и стена
Кабинет адвоката Романа Ожмегова отделен матовым стеклом от торгового центра. И за этим стеклом он сидит крайне удрученный. Я часто замечаю у адвокатов именно эту эмоцию. Мне кажется, это оттого, что их угнетает само устройство системы, в которой им нужно действовать связанными по рукам и ногам.
— Мария, Антон, Андрей — какой-либо пропагандой они не занимались. Здесь работала государственная машина в лице правоохранительных органов, которые решили поправить статистику по статьям за экстремизм и разжигание национальной ненависти. Хотя по факту здесь можно привлекать каждого второго в стране.
— Почему?
— Потому что это в открытом доступе. Если реально посмотреть, в сети есть картинки, реально оскорбляющие другие расы и национальности — под ними десятки тысяч лайков. Значит, должны быть десятки тысяч дел.
— Как лайки соотносятся с реальной жизнью?
— У нас в Алтайском крае живет много немцев, евреев, казахов, алтайцев, русских, то есть сибиряков. Здесь очень много армян, грузин, украинцев. И каких-то разборок, поножовщины — этого нет у нас. Это я говорю вам как адвокат по уголовным делам, который постоянно ездит по краю. И что касается картинок, люди просто смеются над тем, что за них привлекают к уголовной ответственности. Недавно разговаривал с батюшкой — для меня, он говорит, это значения не имеет. Он не считает, что это оскорбление.
— И ту картинку, где Иисус пускает дым сквозь стигмы в ладони?
— На этой картинке вообще нет образа Иисуса, там нет божественных атрибутов, креста. Сигарета, длинные волосы, борода — Игорь Тальков тоже носил длинные волосы и бороду, мог курить и пускать дым. Марии Мотузной эту картинку вменяют как оскорбление религии. Тем более там дыры в ладони нет, он просто пускает дым. То есть нет религиозной символики. А у одной из девочек-свидетельниц на запястье татуировка в виде креста. И она якобы оскорбилась, ее чувства верующей якобы были оскорблены!.. Батюшка пояснил мне, что в православии запрещены татуировки, тем более религиозного характера, сделанные умышленно самому себе. Вопрос: как этот человек может быть оскорблен другим человеком, если он сам оскорбляет религию? Эти девушки, если они искренне верующие, должны знать, что Бог прощал и Он опять всех простит. А здесь у нас как получается? Палочная система, государственная машина, которая просто-напросто штампует эти дела. И кто-то получает зарплаты, звания, повышения именно на таких бессмысленных делах. Если кто-то полагает, что эти ребята делают что-то неправильное, то им первым делом надо проводить какие-то беседы, какие-то встречи, а не сразу человека брать, заводить уголовное дело и сажать в тюрьму. Просто за какой-то лайк. Ситуация в чем? Эти картинки для кого-то, может, обидные, для кого-то нет. Например, Марии вменяется картинка, где темнокожий мальчик решает на доске пример. Ответ неправильный. А снизу подписано — черная бухгалтерия. Такого понятия даже нет в юриспруденции.
Суд проигнорировал все действия адвокатов по Андрею Шашерину и по Антону Ангелу, не приобщил доказательства о процессуальных нарушениях в ходе следствия и суда.
— Так всегда бывает или с этими делами сложнее?
— Нет простых дел. Адвокат один — а государственная машина в виде следствия, прокуратуры, суда. Очень сложно пробить эту стену непонимания. В правоохранительных органах круговая порука. Очень сложно добиться того, чтобы тебя услышали. Это кулак против железобетонной стены.
Он аккуратно кладет свои большие руки на стол.
— Я очень много времени трачу, чтобы маленькую дырочку проковырять. Как таковая состязательность сторон у нас отсутствует. Потому что суд у нас верит только обвинению.
Роман Ожмегов пошел к священнику и спросил: оскорбляет его это? Тот ответил: «Нет». Потом Роман пошел в медицинский университет, нашел там африканских студентов и спросил у них: «Вас эта картинка оскорбляет?» Студенты посмеялись: «Нет!» Теперь он собирается пойти в синагогу, чтобы узнать, оскорбляет ли картинка раввина.
Молитва и репост
Отец Александр спеша переходит двор, поспешно входит в храм, встает у аналоя и торопливо, вслух, читает молитву «Отче наш». Стоя у него за спиной, на некотором расстоянии, я думаю о том, как спросить про картинки. Надо будет их как-то описать. Например, ту, где крестный ход идет по бездорожью, а надпись сообщает, не договаривая: «У России две беды».
Он так же порывисто, как, видимо, все, что он делает, разворачивается, садится на скамеечку для прихожан и начинает вынимать из кармана одну за другой скомканные бумажки, распрямляя и разравнивая их. На них проявляются имена.
— Ну, спрашивайте!
— Мне кажется, я уже получила ответ: «якоже и мы оставляем должником нашим».
— Господь вас вразумил. Конечно, нужно прощать! Я ничего оскорбительного в этих картинках не увидел. Верую — остановись! — поднимает он руку останавливающейся перед пешеходным переходом машине. — Я верю во всемогущего Бога, и меня оскорбить какими-то картинками невозможно. Меня оскорбляет один человек — когда я подхожу к зеркалу и говорю: «Господи, как Ты этого гада еще терпишь! За что Ты его терпишь!» Вот кто меня оскорбляет. А не какая-то картинка. Бог слова призывает бороться словом. Где бы нам поговорить? Сюда! — и он, не сбавляя скорости, влетает в торговый центр, а там прямо к маленькому кафе.
— Это моя кофейня, все бесплатно! — и бариста поднимают на него удивленные глаза. — Можно мне традиционный русский напиток американо?
— Да вы шутник.
— Люблю шутить. Как говорят ребята, в Барнауле мало кто улыбается. Так вот есть.
Он устраивается за столиком и обещает предоставить полную картину того, что происходило в Барнауле, от «известного блогера» и «молодежного тусовщика» — отца Александра Микушина.
— Мне позвонили и попросили заступиться на митинге за ребят, Марию и Даниила. Я стал молиться и думать: что я им скажу? Там, наверное, народ-то такой, богоборцы! И подумал: прочитаю Цоя. А 14 августа пошел на митинг, вышел, заступился за ребят и прочитал: «Если есть стадо — есть пастух, если есть тело — должен быть дух. Если есть шаг — должен быть след. Если есть тьма — должен быть...» Здесь я сделал паузу, и все прокричали: «Свет!» И я еще крикнул им: «Христос Воскресе!» И эта толпа как закричала: «Воистину воскресе!» Казалось бы, какие богоборцы! Я сам не ожидал, что будет такой эффект. Кстати, это было очень промыслительно, что я процитировал Цоя.
— Почему?
— Потому что я его процитировал 14-го, а 15-го августа была память Виктора Цоя — в этот день он разбился.
Отец Александр сказал им, что Даниил и Мария никого не оскорбили и попросил всех верующих, особенно тех, кто недавно пришел к вере, отнестись к ним с милосердием и прощением. Он попросил не относиться с ненавистью и к тем девушкам, которые написали донос.
— Я, знаете, даже переживаю за них. Бог им тоже судья.
После выступления отца Александра по Барнаулу прокатился слух, что его лишили сана. Но он остался. И тогда те, кто злорадствовал, стали проситься к нему в друзья.
— А потом мне звонит мой знакомый и говорит сквозь слезы: «А ты видел все картинки, которые у них были?» — и присылает мне действительно кощунственную картинку. Это была искаженная фотошопом картина Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», где будто Иисус с апостолами за столом, и они там поедают труп то ли человека, то ли животного. А потом выяснилось, что на самом деле этой картинки ни у Марии, ни у Даниила не было. Моего знакомого ввели в заблуждение. Ну что поделаешь, сейчас время фейков. Я даже написал об этом пост, но потом удалил, чтобы оскорбленные не воспользовались. Новоначальных, может, какие-то картинки и оскорбляют, но по-прежнему считаю, что отравлять человека за решетку — это просто безумие. За любые картинки. Какая же у тебя тогда вера, если ее может оскорбить картинка? Христианство — религия милосердия и любви. Об этом многие забывают, когда требуют наказания для кощунников.
У него жена, четверо детей. Большой приход. Часовня. И отдел по работе молодежью Барнаульской епархии.
— Да я не работаю. С людьми говорить надо. Общаемся, смотрим фильмы.
— Какие?
— Зарубежные. Интересные для молодежи. Я люблю или советские фильмы, или хорошие зарубежные фильмы. Мой любимый режиссер — Мэл Гибсон. Я все его фильмы знаю.
— Он ведь снял «Страсти Христовы».
— Да. Если бы наш режиссер снял, я бы ему в пояс поклонился. А снял католик.
— А католическая церковь протестовала, считала его кощунственным.
— А вы знаете, сколько молодежи пришло ко мне в церковь после него? Мы, говорят, фильм посмотрели! Вот у парня крест перевернутый на шее, — оглядывается отец Александр на парня, который делает кофе. — Надо с ним беседу провести. А то кто-нибудь оскорбится, в суд подаст.
Допив кофе, отец Александр поднимается и вызывает такси, чтобы показать мне часовню, в которой он устроил все по своему разумению. В ней не торгуют, не берут треб, и каждый человек может оставить здесь столько, сколько может, а может не оставлять вовсе.
— Я всегда хожу в рясе, считаю, что это безмолвная проповедь, — рассказывает он по пути в часовню. — Поп должен быть попом. Я как елка, зимой и летом одним цветом — черный!
Он призывает жертвовать на благотворительность, любое богоугодное дело — и начинает с себя. Десятую часть своих доходов он отдает многодетным матерям.
— Вас любят люди?
— У меня большой приход.
Его миссионерство не требует жертв, а требует визиток и соцсетей. Визитки стоят в часовне рядом с бумагой для записок, чтобы каждый, кто хочет поговорить со священником, мог бы ему позвонить. Соцсети — всегда под рукой.
— Я вот телефон себе купил, Xiaomi, Телеграм поставил и канал себе завел. Pop-Antenna. Знаете, была такая музыкальная программа «Поп-Антенна»? Только там «Поп» значило «популярная», а тут поп — это просто поп.
Чтобы проповедовать, нужно быть на виду. И его запись «Вконтакте» в защиту Марии и Даниила набрала девять тысяч просмотров.
— Мне пишут верующие прихожане: «Кого вы защищаете? Их судят не за картинки, их судят за ненависть к православию! Мы должны спасти от них наших детей!» Что я могу сказать? Воспитывайте ваших детей. Я общался с Марией и Даниилом — они нормальные ребята. И после того, как я выступил на митинге, волна ненависти к православию сильно понизилась.
— Считаете, что есть ненависть?
— Конечно. Люди были очень возмущены, что за антицерковные картинки можно реальный срок получить. А когда я выступил, люди стали писать: «Ну слава богу! Наконец-то православный поп заступился!» Ненависть порождает только ненависть.
Однажды на воскресную службу пришел парень с трехцветными волосами. Отец Александр проговорил с ним полчаса, прихожане обиделись. «Зачем вы с ним беседуете? У него серьга в носу, волосы разноцветные, а вы ему времени уделили больше, чем нам!» Но отец Александр сказал им так:
— Дорогого стоит, что студент пришел на службу в воскресенье вместо того, чтобы спать после того, как в субботу тусовался. Через полгода останется у него в волосах только два цвета, через полгода — один цвет, еще через полгода — сережку из носа уберет. И, как говорил Феофан Затворник, я всегда это повторяю и себе, и другим: «Знай себя, и хватит с тебя». Вот если ты не священник, если ты не призван других учить, простой прихожанин — за собой смотри!
Вопросы и ответы
Торговый центр «Россия» — бывший кинотеатр «Родина». Внутри — супермаркет, хаос бутиков и вэйп-клуб. Из вэйп-клуба выходит юноша с розовыми волосами — это 19-летний Даниил Маркин, № 4960 в списке террористов и экстремистов «Росфинмониторинга».
Его друзья — фотографы, дизайнеры и блогеры, сидят на черных диванах вокруг квадратного стола, в ножку которого вмонтировано несколько розеток, чтобы хватало сразу на всех. Саша ведет тренировки в парке спорта, Соня хочет снимать кино, как Стэнли Кубрик и Дэвид Линч. Артем заканчивает школу и подрабатывает оператором.
У каждого из них — блоги в нескольких соцсетях с аудиторией в три-четыре тысячи подписчиков. Они были знакомы и раньше, но сдружились именно после того, как на Даниила завели дело по 282-й статье. Этот факт вызвал у ребят «очень сильный диссонанс».
— Считать аудиторию я даже не пытался, тем более что в последнее время она сильно скаканула, — говорит Даниил. — Ко мне пришли с обыском в 5:56 утра. У меня не было никакого понимания в этот момент. Я лег часа в три ночи. Спрашиваю: кто там? Говорят: полиция, откройте. Я подумал, что, возможно, какая-то помощь моя нужна, гражданская. Открываю, мне говорят: у нас есть решение суда на проведение обыска у вас в квартире. Сказали показать свою компьютерную технику с доступом в интернет. Но первым делом у меня забрали телефон, то есть я не мог ни с кем связаться. Я бы, наверное, родителям позвонил, чтобы они адвоката искали. Хотя первые 10–15 минут я вообще не мог понять, что мне это нужно. Просто взяли телефон, компьютеры, флешки, даже не особо всматривались в мои вещи, половину техники не заметили сразу. Потом меня отвезли в отдел «Э», там профилактическую беседу провели, сказали, как нужно со следователем разговаривать, брать вину на себя.
— Брать вину на себя?
— Да. Чтобы я поскорее освободился в случае уголовного наказания. Чтобы я понес самое минимальное наказание, то есть отделался исправительными работами. Что приходят за репосты и политические действия — это я, конечно, знал. Но что могут прийти просто ни к кому, вроде меня, из-за сохраненных картинок, которых я даже не помнил уже, это было абсурдным для меня. Максимально абсурдным.
После этой беседы его отвезли к следователю. Пришел государственный адвокат, но ничего не посоветовал и не объяснил, что Даниил имеет право не свидетельствовать против себя самого и на это есть 51-я статья Конституции. Следователь посоветовал: «Признавайся». Даниил под диктовку написал явку с повинной.
— Я абсолютно не был готов с юридической точки зрения. Я не имел ни малейшего понятия. Когда я вышел от следователя, меня уже ждали родители. Оказалось, что к ним тоже пришли с обыском в шесть утра. Все забрали, сказали, что меня обвиняют в экстремизме, в оскорблении чувств верующих.
— Что мама подумала?
— Она потеряла сознание.
Но и после беседы со следователем у родителей не укладывалось в голове, что он просто сохранил какие-то картинки и из-за этого пришли с обыском. Даниил взял телефон мамы и из ее аккаунта написал друзьям: меня обвиняют в экстремизме и терроризме, за вами тоже могут следить.
— И мы тогда все стали удалять его из друзей, чтобы нас не прочекали, — говорит Соня. — Было очень страшно, у нас у всех были такие же картинки. Через некоторое время, когда все улеглось, мы, конечно, снова его добавили.
— Много пользователей сейчас просто удаляют свои соцсети, чтобы себя обезопасить, — говорит Даниил. — Я не стал, потому что я сильно привязан к соцсетям, там все группы, люди, вся работа. Но я просто конфиденциальность настроил.
— Раньше во «ВКонтакте» не было такой возможности?
— Да, они только недавно ввели полностью закрытый профиль, а раньше нельзя было этого сделать.
— Как вы считаете, «Вконтакте» отвечает за то, что с вами произошло?
— Ну естественно, они предоставляют полную информацию обо мне! Как бы они сейчас ни оправдывались перед пользователями, что мы можем теперь закрывать полностью профиль, в любом случае правоохранительные органы могут иметь полный доступ к той информации, которая их интересует.
Дело несколько раз приостанавливалось, его хотели передавать в суд, но прокурор не подписывал. В итоге оно вышло в суд с четвертой или пятой попытки.
— Возможны всякие действия, чтобы прекратить дело на этапе следствия, но их никто бы не одобрил, — думает Даниил. — Потому что в таком случае у меня была бы возможность требовать денежную компенсацию, и по закону прокурор должен бы был передо мной извиниться.
Так объяснил ему адвокат, которого он оплачивает пополам с родителями. Даниил Маркин — принципиальный экстремист: живет отдельно и денег у родителей не берет. Короче, сам финансирует свою террористическую деятельность. Или экстремистской деятельностью своей — зарабатывает себе на жизнь.
И кстати, если вам нужно обсудить глобальные вопросы, обсудите их с подростками. Наверное, неслучайно глобальные вопросы остаются напоследок.
— Что такое экстремизм?
— Это открыто оскорблять Бога перед толпой народа, прямолинейно оскорблять.
— А что такое терроризм?
— Взрывы в торговых центрах — это терроризм! Но это явно не сохраненные картинки.
— Почему, если вы это понимаете, следователи не понимают?
— Они понимают, — строго говорит Соня.
— Понимают, — соглашаются Саша, Даниил и Артем. — Просто это по закону, чтобы, получается, больше дел раскрыть.
— Ну вот смотрите, все предельно просто. Я придумал мем, не дай бог, экстремистского содержания. Вот эти — Даниил, Саша и Соня — его репостнули.
— Распространили, — языком следователей поправляют Артема друзья.
— Распространили. Если они посадят меня, это один человек. А если они посадят их, — он кивает на друзей, — это уже три человека. Соответственно, раскрываемость лучше. Повышение своего ранга, звезды на погонах и премия. И они выбирают второй вариант.
— А они не будут переживать потом, что невиновного человека посадят?
— Нет. Нет, — ребята один за другим отказывают следователям в человечности.
— Я все-таки человек с каким-то опытом в этом деле, — говорит Даниил. — У меня два следователя было. Первый был старше меня лет на десять, он действительно воспринимал меня как террориста. Он говорил со мной так, будто я дома бомбы делаю! «Признайся, зачем ты сохранял себе, чтобы оскорблять верующих?» Он спрашивал меня, не являюсь ли я частью какой-то ОПГ. Второй — воспринимал свою работу как странную, он говорил мне: «Я знаю, моих детей за это тоже можно посадить, я уже заколебался твое дело вести, давай уже это все…»
— Давай что? Закрывать дело?
— Всем было очевидно, что нет ни потерпевших, ни факта преступления. Просто сфабриковано. Кстати, ни один из этих следователей не знал разницы между сохранением картинки и ее репостом.
— Они не пользуются соцсетями?
— Они разбираются в соцсетях так же, как я — в юриспруденции.
Даниилу, как и всем остальным «экстремистам», заблокировали счета и внесли в список Росфинмониторинга. Но это не обмануло ни друзей и подписчиков, ни преподавателей и жителей города. Саша и Артем после митинга пошли снимать опрос и выяснили, что горожане смотрят на это почти единодушно: «У полиции и властей есть дела поважнее, чем искать “сохраненки” и за них сажать».
— Каким вам представляется мир, дружественным или опасным?
— Я никакой опасности от мира не вижу, — говорит Даниил, — если только со стороны государства. Это отдельная сфера, которая не желает абсолютно ничего хорошего для людей. Как мне кажется.
— Я учусь на юриста всего один день, но я думаю, что это величайшая глупость, и в хорошем мире такого не должно быть, — говорит Соня. — Ощущение, что мы живем в какой-то антиутопии, где экстремисты — с розовыми волосами, а законопослушные люди — с автоматами.
Они вспоминают Замятина и Оруэлла и цитируют песню Монеточки — про тех, кто сидит за репосты и сохраненки.
— Даже у Анастасии Битнер, — говорит Саша, — на страничке эта песня была.
Если другу поставил лайк
Самые странные и сомнительные дела об экстремизме в социальных сетях
Популяризатора хакасской культуры и защитницу коренных народов Хакасии Лидию Баинову обвиняют в экстремизме за пост в соцсети «ВКонтакте». Дело по статье о публичных призывах к экстремистской деятельности с использованием интернета (часть 2 ст. 280 УК РФ) возбудили в июле 2018 года по запросу ФСБ. Поводом стал опубликованный 6 июля 2017 года пост, в котором Баинова использовала слова и выражения «революция», «переворот», «вернуть власть, землю нашему народу», «отвоевать». Женщина написала гневный пост после того, как дети в игровой комнате одного из ресторанов Абакана не пустили внутрь ее дочь со словами «вход только русским». В посте она описала этот случай, а также вспомнила и другие похожие ситуации из своей жизни.
Следственный комитет по Тверской области возбудил дело против 46-летнего менеджера Сергея Соколова за репосты картинок, видео и текстов на личной странице «ВКонтакте». По версии следствия, в размещенных с декабря 2015 по август 2017 года материалах имеются признаки, направленные на «возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы по признакам расы, национальности, языка, происхождения». Соколов сообщил, что в полиции ему показывали репосты с его страницы с картинками следующего содержания: на первом изображении мужчина стоит с поднятой вверх рукой (жест напоминает нацистское приветствие), на втором — стоящий на трибуне президент России Владимир Путин, позади которого виднеется свастика, на третьем — няня Гюльчехра Бобокулова, которая убила в Москве четырехлетнюю девочку, с нимбом над головой и подписью «Герой России».
Он также предположил, что дело могли возбудить за репосты стихотворений поэта Александра Бывшева, который проходит по делу о публичных призывах к экстремизму (ч. 2 ст. 280 УК), и статьи журналиста Аркадия Бабченко. 20 июля в квартире Соколова прошли обыски.
47-летнего врача — анастезиологареаниматолога города Советская Гавань (Хабаровский край) обвиняют в экстремизме за лайк в «Одноклассниках». В обвинении сказано, что мужчина разместил фотографию в ленте новостей, также имеется скриншот его новостной ленты с этой картинкой. Фото в ленте появилось потому, что его разместил друг пользователя. Адвокат подозреваемого выяснил, что «преступную» картинку выложил житель Харькова, фотография до сих пор есть на его странице в социальной сети.
Тушинский суд Москвы приговорил в мае 2018 года видеоблогера Илью Мэддисона (настоящая фамилия — Давыдов) к полутора годам колонии условно за распространение экстремистских высказываний в интернете. Поводом стал ролик «Шутка про Коран», записанный в 2012 году во время стендапа Мэддисона в Москве. Блогер шутил о том, как пошел в туалет с Кораном и у него некстати закончилась бумага. Минюст включил ролик в список экстремистских материалов. Впоследствии чеченский суд признал экстремистским еще один видеоролик, отрывок из стрима «Maddyson об Исламе, Коране и мусульманах». Оба ролика на YouTube выложил кто-то из зрителей, а не сам блогер.
Двух жителей Екатеринбурга арестовали по делу об «экстремистском сообществе АУЕ» в «ВКонтакте». Артема Зуева и супругов Никиту и Нину Птицыных (имена изменены) обвиняют по статьям 280 («О призывах к экстремизму через интернет») и 282.1 («Организация экстремистского сообщества»). Никита Птицын публиковал картинки, посвященные криминальной жизни, продавал нарды и четки, а также рекламировал сообщество «Вольный мастер. Магазин интересов», которое администрировал Артем Зуев. Там помимо прочего продавались предметы в духе воровской романтики. В мае двух обвиняемых этапировали из Екатеринбурга в Москву и по решению суда поместили в СИЗО «Лефортово». Беременную Нину Птицыну оставили на свободе под подписку о невыезде.
Студента Ставропольского государственного аграрного университета Павла Карачаушева на трое суток поместили в спецприемник в марте 2018 года за размещение на странице в «Вконтакте» свастики. Как оказалось, это был репост записи из блога Варламов.ру, посвященной открытию музея Второй мировой войны в Польше. На одной из фотографий в посте был флаг гитлеровской Германии со свастикой.
Судья Исакогорского районного суда города Архангельска Елена Костылева в январе 2018 года оштрафовала Михаила Листова за демонстрируемый им снимок Парада Победы. Судья объяснила свое решение статьей 20.3 КоАП: на фото присутствуют склоненные к подножию Мавзолея знамена нацистов. По мнению суда, публикация фотографии «может причинить страдания людям, чьи родственники погибли во время Великой Отечественной войны».
В отношении бывшей жительницы Саратова Натальи Ковалевой, которая в 2013 году перевела 400 тыс. рублей на счет мошенников, возбудили уголовное дело из-за «экстремистских» частушек. Женщина выложила на YouTube ролики, в которых пела о несправедливости суда и коррупции. Идея петь частушки возникла после того, как суд не встал на сторону Натальи в деле о мошенничестве, и ей не удалось вернуть свои деньги. Следствие считает, что, исполняя частушки, женщина унизительно высказывалась о социальной группе «судейское сообщество». Вот строки из частушек Натальи: «Грех озарил мою больную душу / Я за бабло законы все нарушу / Клан, мафиозный клан себе я создал / Суд превратил в общак от “Коза Ностры”»; «Наша Таня громко плачет / Перед ней тюрьма маячит / От нехилого дохода / Все концы сокрыла в воду».
Представителя социальной группы «мужчины» из Биробиджана оскорбили 12 постов омской феминистки Любови Калугиной. 5 сентября против женщины возбудили уголовное дело по статье 282 УК РФ. По словам женщины, к двум постам она вообще не имеет отношения. Еще один пост — это демотиватор с героиней сатирического телесериала конца 1990-х «Каламбур» и подписью «Бей мужло — спасай Россию». В посте, адресованном соседу, который сверлил стены и мешал жильцам, Калугина пожелала «сдохнуть от рака простаты» тем, у кого есть дрель. В других своих записях автор критиковала статьи в других феминистских сообществах, а также желала женщинам «мира без мужчин» в новогоднем поздравлении.
Александр Верховский
Директор информационно-аналитического центра «Сова», член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека
— Что не так с 282-й статьей УК РФ, раз она позволяет судить людей за репосты?
— Проблема не только с этой статьей. Да, там есть проблемы с составом, но количественно еще больше проблем с некоторыми сложившимися традициями ее применения. Просто они так хорошо сложились, что, не меняя статью, их уже, мне кажется, не сломать. Конечно, такая статья никогда не может быть идеально четкой. Везде, где есть аналоги — а они практически везде есть, — они оставляют значительное усмотрение суда, это в каком-то смысле неизбежно. Но все равно хотелось бы формулировок почетче, и хотя бы самые нечеткие вещи хотелось бы оттуда убрать. Например, оставить «возбуждение ненависти», которое все-таки входит в термины международного права, но убрать «унижение достоинства», которое можно уж совсем широко воспринимать. Убрать слова про «социальные группы» — я вообще не понимаю, что это такое. Наконец, можно вообще эту статью, по крайней мере в той части, где нет отягчающих обстоятельств, перенести из уголовного в административный кодекс. Не такое уж это тяжкое деяние. Действительно серьезная проблема заключается вот в чем: понятно, что высказываний, которые формально подходят под состав статьи, как ее ни сужай, все равно будет очень много, потому что люди очень часто выражают сильную неприязнь к чему-нибудь, и это вполне можно счесть возбуждением ненависти. Это было и будет. Но вовсе не любое такое высказывание должно на самом деле преследоваться в уголовном порядке.
У нас уголовное право, а именно часть 2 статьи 14 Уголовного кодекса РФ, прямо говорит, что если действие походит описанием на какую-то статью уголовного кодекса, но не представляет существенной опасности для общества, то по малозначительности своей не является уголовным преступлением. Это как с кражей: украсть пять копеек — не уголовное преступление. Хотя это, несомненно, кража. И здесь то же самое, но оценивать степень общественной опасности никто почему-то даже не пробует. Понятно, что здесь невозможна точная калькуляция, как в случае с кражей, которая в копейках исчисляется, — но хотя бы какая-то апелляция к здравому смыслу может быть! Самое простое, что не учитывает категорически наше правоприменение, — это две вещи. Первое — контекст высказывания; это, в частности, относится к репостам. Репост может иметь совершенно разный смысл в контексте того аккаунта, или блога, или сайта, где репост произошел. Верховный суд все поясняет судьям, что нужно это учитывать, но пока, похоже, не очень получается. Второе — вроде бы более простое: совсем не принимаются во внимание размер и качество, грубо говоря, аудитории, хотя это прямо влияет на оценку опасности. Предположим, человек призывает всем пойти на погром; сам по себе этот призыв социально опасен, но имеет решающее значение, сколько людей это услышало. И что это за люди, склонны ли они вообще к таким действиям, или он впустую свои силы тратит.
Елена Кара-Мурза
Кандидат филологических наук, эксперт ГЛЭДИС (Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам)
С точки зрения языка можно ли тем или иным словам присвоить статус экстремистских по умолчанию? Или же все дело в контексте употребления? Нет, не по умолчанию, а только по приговору суда. Есть несколько обозначений для социальнополитических концепций, в которых признается право на резкие изменения, вплоть до насилия, и производные слова для их носителей, для таких действий и их участников: «революционаризм», «радикализм», «экстремизм» — это последнее было юридизировано, то есть стало обозначать уголовное преступление в контексте законодательства. И признать некоего человека экстремистом либо некую организацию или некое высказывание — экстремистскими может только суд по результатам расследования. А для такого признания нужно, чтобы во фразе/в тексте или в речевом поступке присутствовали признаки состава преступления, зафиксированные в законах и выявляемые в ходе следствия и суда; по ст. 280 УК РФ: «1. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» и «2. Те же деяния, совершенные с использованием средств массовой информации»; по ст. 282 УК РФ: «1. Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации». Иногда признаки состава преступления бывает сложно обнаружить — и тогда текст отправляется на экспертизу.
Как отличить экстремизм и пособничество терроризму от юмора, иронии и сарказма? Почему следствие и суд не видят в этом никакой разницы?
Чтобы видеть такие оттенки смысла в тексте и различать авторские интенции, нужны филологические и гуманитарные знания, нужна внутренняя культура. А еще важно отсутствие обвинительного уклона и у правоприменителей, и у экспертов. Информационно-аналитический центр «Сова» назвал эту негативную тенденцию «неправомерный антиэкстремизм».
Кто, по вашему мнению, должен определять, оскорбляет ли картинка или высказывание чувства верующих/ представителей другой этнической расы или нет?
Это сложный вопрос, заставляющий задуматься над тем, нужны ли в принципе законы об уголовном преследовании за возбуждение чувств, сколь угодно негативных… Может быть, обосновывать оскорбленность воздействием текстов уполномочен эксперт-психолог… Одно можно сказать точно: диагностику переживаний как оскорбления чувств верующих должен делать судья, а не эксперт, — это находится за рамками экспертной компетенции. Законы об оскорблении и унижении имеют так называемый формальный состав. Насколько я понимаю, здесь для доказывания правоприменителям важны не столько чувства, сколько сам факт высказывания, в котором выявляются определенные признаки. Например, чтобы признать фразу оскорблением в юридическом смысле, то есть унижением чести и достоинства личности в неприличной форме, судья должен удостовериться в наличии во фразе неприличных (как правило, нецензурных, матерных) слов. А страдания изучаются в особых случаях — когда истец просит компенсацию морального вреда. И тогда суд просит принести справку из поликлиники о болезненных психосоматических проявлениях.
Фотографии: pixabay.com; из личного архива Марии Мотузной; из личного архива Андрея Шашерина и Антона Ангела; из личного архива Натальи Телегиной; из личного архива Даниила Маркина
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl