Разница в возрасте
Мы не можем думать о любви без волнения. Нас тревожит вопрос: какая сила нас соединяет и что будет, если она иссякнет? Писатель Анна Аркатова видит вечный сюжет в новом ракурсе.
– Тебе не страшно?
– Нет. А тебе?
– Не знаю. У тебя такое было?
– Сам-то как думаешь? Мне кажется, я живу немного дольше тебя.
– Думаю, было, но ты скажешь «нет». Типа наш случай исключительный.
– Смайлик. Теперь так и скажу!
Он скатился с ее плеча в теплую низинку живота, поцеловал пупок, потом закрыл его своей щекой, через минуту вжался всей половиной лица – виском, скулой, ухом, уголком губ, как будто выпекал барельеф в ее нежной мякоти. Она гладила его бритый бархатный затылок, блаженно остывая от первой горячечной волны.
Вчера в это время они сидели в баре здесь недалеко, было холодно, они даже не сняли – она плаща, он куртки. Он только капюшон откинул и тут же стал еще моложе. А она еще старше. Они устроились за стойкой, потому что есть не хотелось. Собственно, и пить не хотелось, и сидеть в баре не хотелось – хотелось замереть в воздухе, спасаясь от желания, которое бродило где-то у самых ног, лизало ботинки, на ощупь распознавая своих. В юности у нее была однокурсница, которую распирало так, что она кончала от барного табурета. Сейчас, усаживаясь, вспомнила ее. Не ерзай. Этого не может быть. С тобой уж точно. Он заказал кофе, она бокал вина. Важно было заполнить пространство посторонними предметами, разделить его жестами – иначе, натянутое до предела, оно начинало трещать под их взглядами. – Ты понимаешь, что будет, если мы решимся?
– Что же? Что-то ужасное?
– Мы окажемся в бездне, из которой можем не выбраться.
– Ты серьезно? Прямо в самой бездне?
– Впрочем, похоже, некоторые уже там, – сказал он, обращаясь к кофемашине. Ее иронию он пропустил, положил голову на стойку, как на плаху, лицом к ней.
– Повтори, пожалуйста, ну повтори, что ты сказал, – и прикрыла глаза в ожидании.
Раздался металлический стук. Как сказали бы в театре – на реплику. Бармен хлопнул перед ними салфетницу. Они не сговариваясь прыснули. Только что они обсуждали, что ресторанный stuff просто создан для взлома пафоса. Ты, например, бежишь-бежишь на свидание, распахиваешь глаза, расправляешь брови, чтобы ни одной морщинки, приклеиваешь улыбку заблудившейся Алисы, волосы твои разбросаны в строгом беспорядке – вот что должен увидеть истомившийся спутник и обомлеть, но именно в эту секунду перед тобой вырастает гостеприимный менеджер – вы одна? вы бронировали? нет? вас ожидают? кто? Блииин! Ты лихорадочно меняешь гримасу на гримасу, и все равно менеджеру достается то, что ему не предназначалось, – ведь ты не можешь царственно, как Фанни Ардан, отвечать, не меняя траектории, не отрывая взгляда от цели. Поэтому твой серпантин осыпается прямо на его смокинг. И спутник твой наблюдает эту дежурную сцену, и шевелиться ему глупо – ты же сама все честно расскажешь менеджеру, вот уже рассказала, и тот ведет тебя к столику, как отец невесту (какой мужчина – этот?), этот мужчина встает, а ты чувствуешь себя подарком с развязанными ленточками. Но обняться у вас не