Моя депортация
Хавьер Валадес был одной из ключевых фигур в культурной жизни Техаса – пока его не депортировали. Ниже – рассказ из первых уст, как это было
Они пришли за мной затемно. Мне говорили, это их стиль: явиться под утро, чтобы застать тебя врасплох, пока ты заспан и дезориентирован, чтобы вспомнить все свои права и телефоны адвокатов. Так произошло и со мной. Я вскочил с кровати и бросился открывать, не надев даже штанов. Они звонили так агрессивно, что оба моих пса зашлись в гневном лае. Однозначно это было самое ужасное пробуждение из всех, что мне пришлось испытать. Я приоткрыл дверь. Через щелку было видно, как на моей веранде группируются четверо, с головы до ног в черном, с пистолетами на боках. Они спросили мое имя, объяснив, что якобы ищут некоего человека, проживающего по моему адресу. Я представился вымышленным именем – и это было моей первой ошибкой.
Поначалу я решил, что это местные копы, прочесывая местность на предмет наличия какого-нибудь полуночного грабителя, решили меня предупредить – ну, знаете, как они это делают: «Будьте бдительны, у вас на районе ЧП». Днем раньше я отправил свою невесту Кассандру и нашу 20-месячную дочь Софию к моей матери в Мексику. Мы попрощались в аэропорту Далласа, они улетели в Сальтильо, а я вернулся в наш уютный дом, охраняемый двумя собаками… Почему-то поначалу мне показалось, что эти люди на моей веранде должны все это знать. Наивный… Уже после пары вопросов мое лицо цепенело, колени начинали трястись, а очко – играть. Я понял: они пришли за мной.
Я сказал, что мне нужно одеться. Я, правда, не понимал, чего может хотеть от меня полиция. Ну да, на мне висел условный срок за вождение автомобиля в нетрезвом виде и треть грамма кокса для личного потребления. Но я не нарушал условий наказания, отмечался в срок и был чист. Следовал правилам и вел себя хорошо.
Я поднялся наверх и набрал отчима. «Все будет нормально», – подбодрил он. Но я как-то не был в этом уверен. Мои руки тряслись, на глаза наворачивались слезы. «Просто делай то, что они тебе скажут», – напутствовал отчим.
К своим 26 годам я успел побывать под арестом трижды. Я знал, чего от них ожидать. Сейчас наверняка засунут в какую-нибудь клеть, насквозь продуваемую кондиционером, и начнут долго допрашивать – поэтому я оделся очень тепло. А еще захватил 840 долларов на телефонные звонки, а то и, чем черт не шутит, временное освобождение под обязательство явки.
Когда я вышел к ним, то наконец разглядел их в деталях. У каждого на униформе была нашивка с техасским флагом и большая вышитая надпись «Полиция». Но ни у одного не было видимой нашивки с именем. Один из них протянул мне бумажку с меткой «Операция «Беженец» и пугающе исчерпывающей информацией обо мне: ФИО, адрес, место работы. Мне было нечем крыть, и я признался: да, я Хавьер Валадес. «А мы федеральные агенты из иммиграционно-таможенной полиции, – отвечали они, – и мы пришли арестовать вас за нелегальное пребывание в США».
Вот тут-то я и выпал в осадок. Такого я и во сне не мог предположить. Я жил в США с 12 лет. Я учился в Университете штата Техас и получил диплом специалиста в американском колледже. Я создал в Далласе журнал, признанный «Далласским обозревателем» лучшим изданием города. Я платил все налоги и говорил на чистом английском. Я обернулся, чтобы еще раз глянуть на свой дом. Улицы были угрожающе тихими. Мои соседи сладко спали. Это был последний раз, когда я смотрел на свой дом.
***
В июле 2001 года моя семья въехала в США по шестимесячной туристической визе. До 11 сентября оставалось еще два месяца, и миграционные законы были не чета нынешним. Наверное, именно поэтому мои родители не морочились на легализации своего статуса даже после того, как осели в Америке. Никто не предупреждал их о последствиях. Они тупо забили.
В школе я держался особняком от моих испаноговорящих товарищей, которые все как один были траблмейкерами, выжимавшими для себя максимум льгот и послаблений из языкового барьера. Я же корпел над английским так рьяно, что уже через год меня перевели в обычную школу, где учились нормальные американские дети. Мексиканцы среди них тоже встречались, конечно, но ассимилированные, принявшие американскую культуру и образ жизни. У нас с ними был изначальный уговор общаться только на английском. А по-настоящему я ощутил себя американцем, когда встал на скейтборд. Ничто и никогда еще не давало мне чувства такой свободы. Мы катались на досках по далласскому даунтауну, слушали панк и хип-хоп 90-х, просили случайных прохожих купить нам пива в супермаркете «Севен-Элевен» – как обычные американские тинейджеры из популярного тогда фильма «Детки». Меня и за мексиканца-то никто не принимал: чаще идентифицировали как еврея, француза, араба или кавказца. Я хорошо учился, встречался с голубоглазой блондинкой-чирлидершей и всецело принадлежал душой стране, в которой жил. Я реально был американцем.
***
Я никогда не знал правил натурализации – потому что не знать их было просто. Моя младшая сестра, увидевшая свет в техасском роддоме, была американкой с рождения. Мои родители могли себе позволить дом, машины и кредитные карты, ни разу не столкнувшись с необходимостью оформить номер социального страхования. Капитализму плевать, кто ты и откуда: если ты находишься в системе и работаешь на систему, на детали он всегда закроет глаза. Что окончательно подтвердил в 2001 году техасский губернатор Рик Перри, подписавший закон, позволяющий студентам из числа нелегальных иммигрантов получать от штата стипендию при условии, что когда-нибудь в будущем они подадут петицию на постоянное проживание. Для этого нужно было жить в Техасе не менее трех лет и иметь американский аттестат о среднем образовании – как раз мой случай. Я получил в США водительские права, работу и статус владельца недвижимости – и ни разу ни у кого и в мыслях не было спросить меня о моем миграционном статусе.