Очень страшные истории: "Уха из петуха", Яна Демидович
VOICE публикует лучшие рассказы и повести российских писательниц в жанре хоррора и ужасов. Осторожно, это очень страшно!
Васька издевалась над последним творожным сырком: цепляла ногтем изюминки и кидала на пол, кормя воображаемого кота. Солнце тянуло к ней лучи, рождая искорки в тусклых, как больной цыпленок, волосах. Высвечивало грязное платье и линолеум, усыпанный темным, будто куриный помет, изюмом.
— Апа! — обрадовалась Васька, ощутив на макушке отцовскую ладонь.
Иван улыбнулся.
— Доброе утро.
Оно вовсе не было добрым, но дочь, пятилетняя дурочка, не могла и не должна была об этом знать.
Иван достал овсянку и стал готовить нехитрый завтрак. Вскоре на кухню влетела жена. Влетела — и, разумеется, сразу наступила на изюм, который он позабыл убрать.
— Ай! — подпрыгнула Алиса. — Дура, что с едой творишь?!
— Ама? — моргнула Васька.
— Ма-ма! Сколько раз тебе повторять?
— Сколько надо — столько и повторять, — укоризненно сказал Иван. — Она не виновата, что такой уродилась.
— Ах, не виновата?! Конечно, не виновата. Виноват ты, Курицын, ты! Это в твою родню она тупая!
— Хватит, — поморщился Иван. — Ваську пугаешь.
— Это она меня пугает!
— Еще бы, в таком платье. Постирала бы!
— Я его вчера стирала! Чуть лак не облез! Я не обязана обстирывать ее каждый день. Хочет ходить, как чушка, — пускай ходит!
Иван вздохнул. Кто мог знать, что красотка его мечты станет такой стервозной? Что едва не погибнет в родах и больше не сможет иметь детей? Что так и не сумеет полюбить дочку?
Однако он все равно любил жену. А что касалось дочери...
Эх, Васька... Ее легкая умственная отсталость была ерундой по сравнению с болезнями, от которых страдали другие дети.
Но с этими детьми возились их любящие мамы. Алиса же, которой приходилось работать на дому из-за маленького и недоразвитого ребенка, занималась им скрепя сердце. Принимая клиенток, пришедших сделать «ноготочки», она всякий раз боялась, что Васька, предусмотрительно запертая в детской, начнет бузить. Такое и правда случалось — но редко.
— Ты куда? — нахмурился Иван, когда Алиса стала собираться.
— К Ане. Работать.
— Погоди. Она же сама к тебе ходит!
— Ходила. Но теперь я могу делать маникюр клиентам на дому. Ты же, — Алиса бросила на него презрительный взгляд, — безработный. Можешь посидеть с дочерью.
Иван покраснел.
— Лис... Я найду работу. Обещаю.
— Ага. Ты мне много чего обещал, — безжалостно отозвалась Алиса, а он вспомнил тот ужасный вечер, когда пришел из трудинспекции. В тот день Иван и еще десяток парней, устав от задержки зарплаты, бросили работу в цеху и пошли жаловаться. А потом...
Никто не думал, что предприятие выживет. И не знал, что под маской директора скрывается столь мстительная тварь.
«Идиот! Зачем попер против начальства? Сколько он обещал, две недели? Мы бы перетерпели!» — вопила Алиса, узнав, что его, как и остальных, оперативно уволили по статье.
«У мужика должны быть принципы», — сквозь зубы отвечал Иван.
«У мужика должны быть деньги!..»
Увольнение ударило не только по семейному бюджету, оно ударило по репутации. Обжаловать его не вышло, а директор, у которого везде нашлись связи, решил подгадить уволенным. Чем еще объяснить то, что Ивану, как и другим, так долго отказывали в нормальной работе? Что приходилось довольствоваться подработками, жить на пособие и заработок жены?
Иван понимал, что бодаться с бывшим работодателем не может и не хочет, в суд не пойдет. Надо выкарабкиваться из ямы с жизненным говном самому, как мужику и подобает. И семью вытягивать.
«А друзей-то, считай, не осталось... После всего...»
— Апа! На!
Иван вздрогнул, ощутив легкое прикосновение к локтю. Дочь показывала ему картину, нарисованную творогом на скатерти.
— Иичко! — объяснила Васька, тыча пальцем в нечто, напоминавшее яйцо.
— Умница, — похвалил Иван. Тоска, сжавшая сердце, ослабила хватку. — Хочешь сказку про яичко?
Васькины глаза — карие, как у него, — расширились.
— Хочу! Ажи!
Усмехнувшись, Иван подхватил дочку и понес в комнату.
— Снесла как-то курочка яичко, да не простое, а...
***
Иван шел по рынку, погруженный в мрачные мысли. «Не думай о плохом», — говорила мама. Ее давно не было в живых, и порой Иван радовался, что она не видит, во что превратилась его семья.
Рядом пахнуло мясом. Повернув голову, Иван увидел, как продавец расчленяет свиную тушу.
Иван сглотнул и прибавил шаг. Деньги, полученные за последнюю работенку, заканчивались. Но как же не хочется на Север...
Однажды Иван уже нюхнул пороху на вахте — единственный раз, когда Васька была совсем мелкой. Суровые условия, помноженные на адский график, основательно били по иммунке. Да и с деньгами их тогда наполовину кинули.
Устроиться туда можно. Найти какую-нибудь неместную контору, которой плевать на его репутацию. И пахать, пахать, пахать... Отгоняя мысли: и о том, что могут кинуть, и о том, как там Алиса, не взялась ли обижать Ваську?
— Все будет хорошо, — прошептал Иван.
— Конечно, хорошо, милый. Не думай о плохом.
Сердце дало перебой. Иван резко встал, повернулся — и увидел старушку.
— Милок, — проговорила она вовсе не маминым голосом. — Купишь петушка?
Иван моргнул, поняв, что ему послышалось. А потом перевел взгляд туда, где лежал дохлый черный петух.
— Хороший был Петька, горластый, — вздохнула старушка, тронув перья, отливавшие зеленью. — Всегда в пять часов будил...
— Сколько лет-то ему? — подойдя, спросил Иван.
— Семь годков. Сегодня стукнуло — и околел. А я... сам понимаешь.
Иван кивнул. Не все могут выжить на пенсию, вот и приходится носить на рынок то старые вещи, то мертвых петухов, которым самое место в земле.
«Или в супнице», — подумал Иван, переносясь в иные, счастливые воспоминания, когда он жил в деревне. Это потом он приехал в город, чтобы отучиться в техникуме и найти работу. А дальше... Лиска-Алиска, Васька-Василиска...
Жена ненавидела деревни. Это она вынудила его продать дом после смерти матери. И позже Иван долго жалел, что пошел у нее на поводу. Временами ему снилось прошлое: участок с грядками, задорные хвостики моркови и курятник с теплыми, только из-под мамок, яйцами. А еще — уха из петуха, которую готовила мать: сначала варила тушку петуха, затем процеживала бульон и добавляла в него овощи с разной рыбой. Получалось просто отменное варево.
Иван как воочию увидел эту уху — жидкое золото в тарелке с щербинкой на ободке. Воспоминание беззаботного детства.
— Ну что, милок? Купишь? — спросила старуха, и Иван вздрогнул.
«А что? Денег хватит, это вам не свинина. Еще рыбной мелочи прикупить и...»
О том, что петух может оказаться жестким, как подошва, Иван старался не думать — так же, как и о том, что наверняка скажет жена.
Зато он поможет женщине, напомнившей ему мать. И сам сварит уху, которая будет всяко полезней, чем суррогат из пакетика.
Он продолжал думать об этом, придя домой. Алиса, встретив его, даже не стала слушать: отмахнулась вызовом и упорхнула.
Хмыкнув, Иван пошел на кухню. Убедившись, что Васька занята рисованием, он приступил к делу. Ощипал тушку, взялся за нож, надрезал...
И вот здесь-то и ждал сюрприз.
Среди требухи, прямо в животе петушка, лежало нечто.
Больше всего находка напоминала черный, яйцевидный камень, покрытый разводами крови, как сердце — сосудами. Она покоилась между сердцем и печенью — ни дать ни взять новый, неизвестный орган.
— Что за хрень? — пробормотал Иван, тронув «камень» кончиком лезвия.
И ладно бы нашелся в желудке или в зобе — мало ли чего проглотил глупый голодный петух? Но это...
«Может, какая опухоль? Он же дряхлый был».
Иван застыл, не успев коснуться находки рукой. Похоже, уха накрылась. Аппетит пропал вместе с желанием готовить, а настроение мигом испортилось.
И тут:
— Апа?
— Васька?! — прошипел Иван, подпрыгнув. — Уйди!
Но дочь, что прокралась на кухню, и не думала слушаться. Она с интересом смотрела на окровавленное петушиное чрево.
— Апа? Кто это? — спросила дочь, и Иван ужаснулся по новой.
Вася показывала на камень-яйцо. А затем взгляд ее и вовсе приобрел отсутствующее выражение. С таким же она как-то рисовала пальцем на обоях — кровью, текущей из носа. Как же Алиса тогда вопила!
Ведь глупая Васька совсем не боялась крови. Ни чуточки.
— Иди к себе! Там мультики идут! Лунтик твой, из яйца, — сказал Иван и прикусил язык.
— Ичко? — вытянула шею Васька. — Хочу иичко! Это иичко!
— Не-не-не, я тебе потом киндер куплю. Все, иди!
Выпихнув дочь с кухни, он закрыл дверь и повернулся к петуховым останкам. В утиль все, в мусорку!
Упаковав несостоявшийся ужин в пакет, Иван вытер стол, глянул в окно и удивился сумеркам. Взгляд вернулся к ведру. Надо бы выкинуть пакость сегодня. Да только на ночь глядя никто от мусора не избавляется. И усталость тоже давала о себе знать. Тащиться с девятого этажа на первый и обратно, с неработающим лифтом...
«Нетушки».
Иван поставил ведро и, подумав, еще раз вымыл руки.
А полтора месяца спустя...
***
Его разбудило полотенце, хлестнувшее по лицу.
— Курицын, вставай! Сделай что-нибудь!..
— П-погоди, — просипел Иван. — Что случилось?
— Витамины ей даю, а она плюется! Сил моих больше нет! — выкрикнула Алиса и снова занесла руку для удара.
На сей раз Иван увернулся. Перехватил полотенце, дернул, и Алиса повалилась на кровать.
— Совсем уже, да? Как она? — вспылила жена, однако Иван привлек ее к себе.
— Тише, Лисичка, тише... Успокойся. Сейчас ты все подробно расскажешь, а потом мы с тобой...
Рука его коснулась Алисиной коленки.
— Щас! — фыркнула жена и вывернулась из объятий. — Не заслужил!
— Лис... Мы же так давно...
— Сначала заработай!
Секунда — и Алисы след простыл.
Иван вздохнул. Зашибись. И похандрить-то, поваляться нельзя: надо вставать, выяснять, что с Васькой.
— Чего бузишь? — спросил он погодя, переступив порог детской.
Молчание. Иван посмотрел на дочь, которая, нахохлившись, сидела под подоконником, по шею укрытая одеялом. А потом шагнул, тряхнув баночкой.
— Время желейных ми-и-ишек! Хочешь их, Васенька?
Васька буркнула что-то сердитое и спряталась в своем коконе с головой.
Иван вздохнул и, приблизившись к дочери, сел. Васька, поняв, что он рядом, зашебуршилась под одеялом. Вот мелькнула ручка, вот неосторожно высунулась пятка...
— Вот я тебя! Цап!
Визг, писк!
Васька чуть выскользнула из одеяла и завопила, становясь удивительно похожей на мать:
— Уди!..
— Понял. Ухожу, — Иван поднял руки. Но витаминки на столе оставил — прямо на прописях, украшенных каракулями.
Эти прописи были еще одной причиной Алисиной бесячки. Васька не могла вывести ни одной буквы и только малевала абстракции.
А порой на нее накатывала злость. Иван помнил, как однажды Васька, встав у неосторожно открытого окна, кидала в прохожих игрушки и Алисины вазочки. После пришлось приглашать психолога и пить успокоительные.
Иван жалел, что Васька не может ходить в детский сад, как обычные дети, — или хотя бы в спецгруппу для ребят с особенностями развития. Из-за слабого иммунитета и нестабильного поведения врач рекомендовал им домашнюю жизнь.
Никто не мог сказать, какой станет Вася, когда вырастет. Сможет ли преодолеть недуги, найти любовь, попутешествовать... Порой она так мечтательно смотрела на другие страны по телевизору, что у Ивана щемило сердце. Он понимал, чего ей хочется. Или думал, что понимал.
Мысли о будущем дочери вертелись в голове весь тот день. Даже ночью, когда Алиса демонстративно отодвинулась на край кровати, в сознании Ивана продолжала ходить и кидать игрушки Васька: злая, какая-то скособоченная, в его кошмаре она, шаркая, бродила по детской и несла тарабарщину, а вокруг нее, исторгая кровавые фонтанчики, бегали безголовые куры.
Иван проснулся в холодном поту.
А потом понял, что из детской и правда доносятся шаги.
Васька не спала. Хотя часы показывали час ночи.
Иван глянул на спящую жену: будить ли? Да нет, орать начнет. Он встал, нащупал тапки, двинулся в коридор...
Но у входа в комнату замер.
Из приоткрытой двери тянулся бледный свет: это луна светила в детскую мимо отдернутой Васькой занавески. А сама дочь...
Топ-топ. Шур-шур.
От стены к стене.
«Господи, только лунатизма нам не хватало», — тоскливо подумал Иван и позвал дочь:
— Васенька!
Тишина.
Иван пробрался к тумбочке, чтобы включить ночник.
— Ты чего тво... — ласково начал Иван и не договорил.
Нет, в комнате не было никаких безголовых кур. Но Васька продолжила свои хождения, не обратив внимания ни на свет, ни на его слова.
Зато теперь, когда стало светлее, Иван смог разглядеть, что дочка передвигалась, зажав что-то подмышкой. И то и дело поглаживала это свободной рукой.
«Опять кота вообразила?» — успел подумать Иван — и вдруг понял, что ошибся.
Осознание пригвоздило к месту, а глаза продолжили смотреть на яйцо, камень или черт его знает что такое, прижатое к телу дочки. То, что он давно выкинул вместе с петухом.
«Ночью залезла в мусорку. Вынула и спрятала», — это было единственным объяснением.
Иван встряхнулся. Это уже ни в какие ворота! Он шагнул к Ваське, собираясь забрать дрянь, но дочь отскочила и...
Зашипела, как гюрза.
— Вась?..
Глаза ее сверкнули. Рот искривился, а потом...
Яйцо выпало из подмышки и закрутилось на ковре.
Кр-р-рак. Поверхность прошила молния.
Шр-р-рф. Еще одна.
На пол полетели скорлупки. Что-то полезло изнутри, торопясь в комнату и издавая воркование. Но Иван ничего не успел сделать. Он оцепенел, продолжая смотреть на то, что не могло, просто не могло происходить в их квартире.
Потому что из яйца выбиралась невероятная тварь, росшая с каждой секундой. Вот трепыхнулся мокрый гребень, словно покрытый зеленой плесенью, вот хлестнул воздух змеиный хвост со скорпионьим жалом на конце. Из клюва, украшенного частоколом мелких зубов, показался раздвоенный язык, что попробовал на вкус воздух. Когтистые лапы со шпорами, роняя густую слизь, царапнули ковер, а тулово, покрытое жабьими бородавками, расплющило последние скорлупки в угольную пыль.
А потом тварь подняла голову. Увидела Ваську.
И двинулась на нее.
Иван не успел защитить дочь. Когда он рванул к ней наперерез монстру, его глаза — две плошки червонного золота — обратились к нему и...
Кости превратились в арматуру, а плоть — в бетон. Иван окаменел, не в силах ни шагнуть, ни пискнуть. Лампочка лопнула, и комната погрузилась в полумрак, в котором двигалась лишь тварь — тварь, что развернулась на полпути и стала приближаться к Ивану.
Раздвоенный язык так и метался в чудовищном клюве-секаторе.
«Жри меня! Меня! Не трогай ее!» — мелькнуло в мыслях дикое и отчаянное.
Ладони коснулось острое. Чуть развернулись кожистые крылья, как у летучей мыши.
Тварь ткнулась в ранку клювом. Лизнула кровь, отодвинулась, подняла на Ивана золотые глаза...
Он не знал, чем бы кончилось дело, если бы не Васька.
— Апа?
Монстр застыл и развернулся, издавая горловые звуки.
Иван увидел, как Васька заморгала, точно просыпаясь. Затем увидела обоих.
Но вместо того, чтобы заорать, радостно пискнула:
— Апа! Иичко ожило!..
Мгновение — и она рядом: трогает монстра ручонками, не обращая внимания на его облик, а этот монстр...
Иван бы упал, если бы не оцепенение. Потому что тварь, по всему своему виду созданная терзать и убивать, вела себя с Васькой, словно котенок. Разве что не мурлыкала.
— Апа, поладь его, поладь!
Чудовище повернуло голову, блеснуло глазами — и Ивана отпустило. Тело бросило в дрожь; Иван упал и почти сразу вскочил, борясь с дурнотой.
«Пошел прочь!» — хотел заорать он, но лишь засипел. Однако тварь посыл поняла: выскользнула из Васькиных объятий, вспорхнула на подоконник и вновь опасно сверкнула глазами.
— Апа, не злись! — метнулась между ними Васька.
Чудовище моргнуло. И, точно передумав, отвело взгляд от Ивана — а после замерло, заметив за стеклом луну. Когтистая лапа царапнула окно, из клюва донеслось шипение.
«Открыть, выпихнуть на улицу!»
Иван не понял, как оказался у окна. Стоило ему приоткрыть его, впуская свежий воздух, как тварь метнулась к щелочке. Секунда — и туша размером с молодого ротвейлера сорвалась с подоконника в ночь. Распахнулись крылья, мелькнул гребень, и тварь исчезла, оставив в комнате зеленоватый слизистый след.
Накрепко закрыв окно, Иван медленно осел на пол.
Он еще пытался переварить все это, когда Васька горько заплакала.
— Папа, зачем? Зачем открыл?
«Папа».
Это слово отозвалось не радостью — льдинкой в желудке.
Ведь Васька впервые выговорила его.
***
Иван проснулся с гудящей головой. Но, стоило ему с трудом сесть, как недавние события вспыхнули в памяти.
Он сидел на ковре, в комнате дочери.
Но дочери тут не было.
Внутри заорала паника, но в следующий миг с кухни донеслись знакомые звуки.
— Васька!
Ворвавшись на кухню, Иван подлетел к дочке, что одной рукой держала баночку йогурта, а другой — рисовала на салфетке. Подхватил и стиснул в объятьях.
— Вася, Васятка...
Однако дочь не была настроена нежничать.
— Плохой папа! Пустить!
Кулачок ударил в плечо, а перышки-брови сошлись в одну линию. Кажется, собиралась буря.
Моргнув, Иван опустил дочь на пол и некоторое время растерянно смотрел, что она делает: как чинно села, отхлебнула йогурта, опять начала рисовать... Палка, палка...
Нет, не огуречик.
Потому что Вася рисовала тварь. Свое «иичко», остатки чьей скорлупы и слизи прошлой ночью он столь яростно уничтожал тряпкой. Тер ковер так, что едва до дыр не протер. А потом, в сотый раз проверив окно, уложил чисто вымытую Ваську и лег рядом с ее кроватью, как сторожевой пес.
«Это не кошмар. Это было по-настоящему».
Захотелось щипнуть себя и проснуться.
Иван провел рукой по лицу и услышал, что вернулась Алиса, успевшая сгонять в магаз.
— Встал? — усмехнулась она, плюхнув на стол пакет. — А я-то думаю, куда муженек делся? Может, у любовницы?
Алиса хохотнула и бросила презрительный взгляд на дочку:
— А он, оказывается, с этой малахольной спит!
Иван вздохнул. Сон жены всегда был крепким, поэтому она не знала, что творилось ночью. Но сказать ей...
Взгляд опять мазнул по рисунку, и язык онемел.
— Алис, — выдавил Иван спустя вечность. — Ваське... кошмар приснился. Я крик услышал. Вот и пришлось там ночевать.
Алиса фыркнула и стала раскладывать покупки. Помедлив, Иван ушел к телевизору. Он с трепетом ждал новостей, представляя панические фразы в бегущих строках, белые лица спецкоров и ролики с тварью в небе. Но так и не дождался.
Похоже, монстр умел прятаться. Или вовсе улетел в другой регион.
Чувствуя смесь страха и вины, Иван выпил таблетку и решил прогуляться на рынок.
Сегодня Алиса больше не собиралась уходить из дома, но нервы не давали покоя. Вдруг тварь вернется, пока его нет? Попытается прорваться в квартиру?
К Ваське?
Иван мотнул головой. Нельзя думать о плохом, ведь так оно и притягивается. Это тоже говорила мама, чей голос он услышал на рынке, а потом...
«Значит, старый петух, да? Просто Петька?» — со внезапной злостью подумал Иван.