Шум дождя
Вы себе представляете Венеру?
Планета-ад, планета-катастрофа. Где под толщей облаков из углекислого газа температура достигает пятисот градусов. Где на сотни километров простираются застывшие потоки лавы. И где на плато Лакшми вздымаются горы выше земного Эвереста.
А тессеры вы видели? Маленькие холмы, как если бы инопланетные великаны положили исполинскую плитку из базальта. А арахноиды — густые сети разломов в форме паутины?
Конечно, видели. И не раз. На снимках и в виртуальной реальности, которая почти неотличима от настоящей. Но я — Джами Атаева — видела Венеру своими глазами.
— Почему она остывает? — голос Сукарно звучал ровно, но мне показалось, что я слышу нотки недоумения. — Если ничего не поменяется, — начальница встала за моей спиной, — Венеру придётся не охлаждать, а нагревать.
А что мне сказать? Я всего лишь оператор дронов, моё дело простое: дать задачу, скорректировать, собрать данные. Потому что я человек с нейрочипами. У меня сознание расширенное и политические взгляды спорные.
Вторым зрением я «смотрела» сквозь толщу кислотных облаков в тропопаузе. Дроны КЭЦ и Тесла спускались ниже, где углекислый газ превращался в океан сверхкритической жидкости. Я/КЭЦ летела вниз, а толща атмосферы давила, как километровый слой морской воды. Я/Тесла ушла вверх, в нижнюю мезосферу, чтобы преодолеть десяток миль к северу. Я/Шаманка заряжалась от солнечной энергии в термосфере, а я/Арахна летела над плато Лакшми. Я отключилась от Шаманки и Арахны и сконцентрировалась на КЭЦ.
Раньше океан сверхкритической жидкости начинался у поверхности планеты и простирался на шестьдесят километров. Но теперь температура падала, давление уменьшалось и масса углекислоты превращалась в газ. Я/КЭЦ летела сквозь него, синхронизировав датчики дрона со своими ощущениями.
— Что здесь будет через сто лет такими темпами? — донёсся до меня, как сквозь слой поролона, голос Сукарно.
— Будут яблони цвести, — ответила я машинально.
— Ещё раз услышу отсылки к культуре развитого социализма, отправишься домой с рекомендацией по трудоустройству в Космический Университет. Будешь просветительской работой среди молодёжи заниматься, в родном Приэльбрусье!
— Лучше баллоны с воздухом сломай, — предложила я. — Не обвинят в подстрекательстве к самоубийству. И прошу заметить, что в Приэльбрусье отделения Космического Университета нет.
— Значит, в школе агитатором будешь работать. «Все на космическую стройку!», «Ты нужен космонавтике!»
Я постучала пальцем по виску, в то самое место, куда пять лет назад вставили первый нейрочип.
— Полный запрет на работу с несовершеннолетними.
Я/КЭЦ расправила крылья и спланировала в нижние слои атмосферы. Давление и температура повышались, а я тонула в тяжёлой горячей «воде».
Через сознание проходили цифры. Я не должна их анализировать, они идут дальше, от моих чипов в базу данных. Но я бессознательно считывала их, как считывала знаки на трассе А 158 через Баксанское ущелье. Осторожно, селевые потоки! Начало маршрута на Эльбрус. Продаю лошадь. Куплю старые нейроимпланты. Протезы — недорого.
Я воспринимала и осознавала данные, а мозг синтезировал ощущения, иногда преобразовывая вид в звук и наоборот. Арахниды, паутинообразные фигуры на рельефе Венеры звучали для меня как электронная музыка. А невероятный для человеческого уха шум ветра был как зимняя буря в чёрно-белых фильмах прошлого века.
Переключившись на Теслу, я отправила дрон на север, к кратерам. Тесле было сложно пробиться через встречные потоки воздуха. Я жалела её, совсем как жалела дома кота по кличке Кёк-Кёз, когда тот возвращался с ночной потасовки.
Полосатый и голубоглазый кот попал к нам много лет назад, когда мы решили отстроить загородный дом. Несколько дней лил дождь, дороги размыло, а с гор понеслись смертоносные селевые потоки. Когда непогода стихла и вновь закипела работа, откуда-то послышалось отчаянное мяуканье.
Мы обыскали весь участок, простучали стены и, наконец, нашли источник звука. Котёнок оказался замурован под половицами.
Кёк-Кёз, у которого тогда ещё не было имени, грязный и напуганный, рванул прочь со стройки. Я уже и забыла о нём, когда через день он объявился вновь. По какой-то ведомой только его кошачьей душе причине он не желал покидать шумную и грязную стройку. С тех пор Кёк-Кёз вырос и воспушал. Иногда он пропадал, и тогда я поднималась по стене ущелья, пытаясь приманить его пакетиком с кошачьей едой.
Я переключила сознание на автоматику у гигантского зеркала-зонтика. Роботы заряжались солнечной энергией перед калибровкой.
— Мне приснился шум дождя, — промурлыкала я, — и шаги твои в тумане…
Я не сразу заметила, что кроме меня и Теслы рядом было нечто ещё. Лёгкое ощущение, едва зримое присутствие. Нейросети дронов не слишком сложные, но иногда они друг с другом взаимодействуют, принюхиваются как дворовые собаки, обмениваются данными. Время от времени я находила нейрослед КЭЦ у Теслы, а Шаманка засоряла звуковыми сигналами внутреннюю сеть Арахны.
Тишина. Каждый дрон сосредоточился сам на себе и не пытался вступить в контакт с товарищем. Тесла продолжала лететь вверх, а присутствие этого Нечто становилось ощутимее.
«Ещё один наш дрон? Или старый, давно не выходивший на связь?»
Я направила запрос, но ответа не получила. Тогда я изолировала Теслу от раздражителей, и тут же связь с дроном прервалась.
А связь с Нечто усилилась, как если бы я настроила на него радиопередатчик.
— Ты что такое? — пробормотала я, переключившись на Арахну. Дрон перешёл в режим исследования. Сканеры заработали на полную мощность. Температура, давление, посторонние предметы. Ничего. Моё тело оставалось на Иштар, но мыслительные процессы сконцентрировались на дроне.