Сиенские супруги
Две богатейшие семьи смертельно враждовали в Сиене. Салимбени принадлежали к партии гибеллинов, сторонников германского императора Священной римской империи; он стремился подчинить государства раздробленной Италии, быть в ней хозяином. Толомеи относились к партии гвельфов, которые, напротив, поддерживали притязания Ватикана на безраздельное верховенство на итальянской земле. Толомеи вели свою родословную от фараона Птолемея, сына египетской царицы Клеопатры и Юлия Цезаря; Салимбени кичились подвигами предков в первом крестовом походе в Святую землю — теперь два рода сошлись в ожесточённой войне за первенство в сиенской торговле. Чтобы унять соперников, умерить кровопролитие, Флоренция в мае 1322 года даже ввела в Сиену 200 конных и 500 пеших солдат. Прислать помощь просили Девять, правительство Сиенской республики. Конституция не позволяла знати, магнатам коммерции занимать в нём посты. В правительство Девяти Синьоров (1287—1355) могли быть избраны только люди более скромного достатка и положения, то есть представители народа. Другие города Италии той эпохи подобного ограничения не знали. Однако родовитые принцы торговли располагали иными средствами влиять на политику.
В знак примирения Салимбени пригласили Толомеи вместе закусить на лоне природы. Прохладным пасхальным днём они дружно расселись парами — один Салимбени, второй Толомеи — на лужайке неподалёку от города; по восемнадцати от каждого семейства. Подали излюбленный деликатес — дроздов, жаренных на вертеле, но лишь восемнадцать порций. Старший из Салимбени громко провозгласил: «Каждому — его!» Толомеи вскочили, чтобы отведать лакомое блюдо, и каждый получил удар кинжалом в спину от соседа-напарника.
Восемнадцать гробов прибавилось в подвале церкви святого Франческо, восемнадцать гербов знаменитой фамилии высечено на её лестнице.
Мрачное предание о «Дурной трапезе» передавалось из уст в уста, и сиенцы так и не установили, когда, в какой год было учинено неслыханное, отлично задуманное коварство. Не предали забвению, но не ужаснулись — и не остановились. Как остальную Италию, постоянные кровавые распри между денежными мешками, будь то гвельфы или гибеллины, раздирали Сиену. Противников не терпели уже по фамильной традиции, порой запамятовав мотивы ненависти. Озабоченные власти пытались любыми способами смягчить, разрядить напряжение.
В ту эпоху вся Италия, и не только образованная, припала к античной культуре. Тем более Сиена: своим символом она избрала капитолийскую волчицу, вскормившую Ромула и Рема, сын которого, как уверовали сиенцы, основал их город. (Правда, пращура убил славный брат Ромул, заложивший Рим, но это другая история.)
Слух о том, что при работах около дома Малавольти лопаты землекопов задели что-то белое, может быть, мраморное, мгновенно обежал все кварталы, привлёк множество зевак. Примчался туда и любопытный малый Марио Миньянелли, сын тоже известного и далеко не бедного торговца-гвельфа благородной крови. У него на глазах из отрытой ямы извлекли прекрасную женскую статую. Разумеется, римскую.
Находка послужила поводом для очередного праздника, которые щедро устраивали процветающие государство и коммуна. Центральная площадь Пьяцца дель Кампо накрылась пёстрым ковром нарядных одежд: собрался не только весь город, но и приезжий деревенский люд, богатые и бедные, гвельфы и гибеллины, аристократы и плебеи. Чуть в стороне от этой массы держалась задумчивая девушка в тёмном бархатном платье. Как перед другими зрителями, перед ней сменялись яркие процессии, разнаряженный Капитан народа водрузил беломраморную римлянку на борт фонтана Гайа, епископ окропил её святой водой, грохотали барабаны, но и они не могли перекрыть восторженные крики толпы. Девушка смотрела и слушала, но всё проходило как-то мимо неё. Она видела только кудрявого паренька, который подбрасывал над головой знамя, ловил его на лету так ловко, как никто. Она видела только его.
Церемония закончилась, публика сгрудилась у края бассейна, и девушка сама не поняла, как очутилась рядом с тем, с кого не сводила глаз. Она повернула к нему лицо, провела двумя пальцами по его щеке и спросила:
— Ты кто? Как тебя зовут?
— Марио, пролепетал тот.
— Мариотто... — пропела она ласково.
— ... Миньянелли, — подхватил он, уточняя.
— Ты Миньянелли? — испуганно вскрикнула она и зажала рукой рот.
Как ей не знать, что его семья близка с Толомеи? Гвельфы!
— А ты? Как же ты красива! Твоё имя? — он торопился задать столь важный вопрос, он боялся, что сию минуту всё оборвётся. Всё. Его жизнь.
— Джанна. Но все называют меня Джанноддза, — быстро улыбнулась она. И отчётливо прибавила:
— Я Сарачени.
Они, её старинный род арабских корней, были неизменными пособниками клана Салимбени. Гибеллины.
То, что с ними случилось, не было, по французскому выражению, «как удар молнии». Громы над ними не гремели, молнии не сверкали. Они как будто знали друг друга давным-давно, нечаянно разлучились и вот снова встретились. Чтобы уже не расставаться до самой смерти.
Само собой разумеется, влюблённым надо видеться, как же иначе! Но как быть, если любовь следует держать в строгом секрете, чтобы никто, никто о ней не догадывался? По счастью, имелись места, где в окружении людей Джанноддза и Мариотто чувствовали себя только вдвоём, наедине. Почти. Они шли в собор, радостный, светлый собор, предмет зависти флорентийцев, и целовались за какой-то колонной и говорили, без конца говорили о своей любви.