Рабочее законодательство Эдуарда III как юридическое последствие пандемии чумы
Читатель, незнакомый с проблемой, может удивиться такому заглавию, и причин для удивления будет, как минимум, две. Во-первых, каким образом могут быть связаны между собой столь далёкие одно от другого явления, как рабочее законодательство и чума, ведь их, кажется, нельзя соединить иначе как по принципу: «В огороде бузина, а в Киеве дядька»? Во-вторых, английский король Эдуард III правил в XIV веке, когда рабочий вопрос ещё не стоял в политической повестке дня ни одной страны. (Точнее, не должен был стоять.) Согласно марксистскому учению, пролетариат сформировался намного позднее — в эпоху буржуазных революций. Их завершение в основных экономически развитых странах Европы как раз и знаменовало собой начало классовых боёв между трудом и капиталом, которые велись в стачечных комитетах и на баррикадах, в законодательных собраниях и залах судебных заседаний. Но эти события от царствования Эдуарда III отделяют века…
Смею заверить читателя: заголовок отражает суть настоящей статьи, а сама она продиктована не столько любопытством по отношению к делам давно минувшим, сколько опасениями, рождёнными днём нынешним. Сегодня мир во власти новой пандемии — коронавирусной, и людей сейчас заботят не только вопросы охраны здоровья и обеспечения личной безопасности в разгар эпидемии, но и последствия её — социальные, экономические. Насколько глубоким и разрушительным окажется глобальный экономический кризис? (В том, что он начался и будет углубляться, сомнений, думаю, нет ни у кого.) Что станет с нашей работой, нашими деньгами, нашими жизненными перспективами? Какие изменения грядут в родном отечестве? И мире в целом?
Всё это никому пока неизвестно или, как выражался один литературный персонаж, «покрыто неизвестным мраком». Тогда как о социально-экономических последствиях пандемии бубонной чумы XIV века, которая считается самой страшной в истории человечества, мы всё-таки кое-что знаем.
Эта — вторая в мировой истории — пандемия чумы, получившая название «чёрной смерти», свирепствовала на территории Евразии и Северной Африки с 1346 по 1353 годы, унеся менее чем за десятилетие жизни многих миллионов людей1. По поводу происхождения названия «чёрная смерть» существует несколько версий. Одним из наиболее распространённых является объяснение, связанное с клиническими проявлениями заболевания и, прежде всего, с тем, что трупы умерших чернели, становясь как бы «обугленными».
В июне 1348 года моровое поветрие с европейского континента перекинулось в Англию, и уже к концу 1349 года население острова существенно сократилось (по разным оценкам, людские потери составили от 20 до 60%). Англия отделена от остальной Европы проливом, однако Ла-Манш не был серьёзной водной преградой для прибывавших в английские порты судов с инфицированными чумной бациллой крысами и людьми. Считается, что английским «нулевым пациентом» стал больной моряк с корабля, приплывшего из Гаскони и бросившего якорь близ городка Уэймут графства Дорсет. Этот городок первым на острове принял на себя удар чумной беды, лишившись почти всех своих жителей. Очевидно, что современную коронавирусную инфекцию разнесли по странам и континентам тоже «приезжие» — люди, прибывающие в родные места из-за рубежа или отбывающие за рубеж.
В разгар пандемии вся экономическая, общественная и государственная жизнь Англии оказалась парализованной. Не убирался урожай, не собирались налоги, не отправлялось правосудие. Англичане забросили свои повседневные дела. Цены на скот и продукты сельского хозяйства резко упали, и, несмотря на это, почти невозможно было что-либо продать. По словам хрониста, «овцы и прочий скот бродили брошенные по полям и среди посевов, и никто их не пас. Из-за недостатка ухода они погибали в канавах или под изгородями в огромных количествах». К чуме присоединился ящур, и в окрестностях Лондона одно из пастбищ было усеяно трупами тысяч овец, смрад от которых пугал даже зверей и птиц. Людей ещё как-то хоронили, убирать трупы животных сил уже не было.
Гнетуще-мрачную атмосферу тех трагических дней передаёт новелла Эдгара По «Король Чума»2. Конечно, это произведение, густо замешанное на мистике, далеко не во всём соответствует исторической правде (особенно, во второй своей части), но начинается оно с вполне реалистического, хотя и немного гротескного описания событий времён морового поветрия середины XIV столетия «в славное царствование Эдуарда Третьего».
Два бравых матроса с торговой шхуны «Независимая», бросившей якорь на Темзе, — Дылда и Хью Смолёный, — сойдя на берег, отправились в ночное путешествие по столичным тавернам. В трактире «Весёлый матрос» их казавшаяся неистощимой наличность подошла к концу, и приятели решили попросту удрать, не заплатив.
В половине первого ночи, спасаясь от преследования разъярённой хозяйки «Весёлого матроса», вырвавшаяся на волю хмельная парочка с гиканьем неслась по тёмным запутанным переулкам… Внезапно на пути беглецов выросла одна из тех зловещих застав, огораживавших наиболее заражённые лондонские кварталы, вход в которые был запрещён под страхом смерти. «Но ни указ монарха, ни высокие заставы перед зачумлёнными улицами, ни смертельная угроза погибнуть от богомерзкой болезни, подстерегавшей несчастного, который, презрев опасность, рисковал всем, — ничто не могло спасти от ночных грабителей покинутые жителями дома; хотя оттуда и был вывезен весь скарб, воры уносили железо, медь, свинец, — словом, всё, что имело какую-нибудь ценность». Впрочем, многие лондонцы не считали эти преступления делом рук человеческих, полагая, что в них повинны духи и бесы чумы. «Ежечасно возникали леденящие кровь легенды, и неодолимый страх словно саваном окутал эти здания, находившиеся под запретом», — и не раз случалось, что убегал даже сам грабитель, в трепете «оставляя обезлюдевшие улицы во власти заразы, безмолвия и смерти».
Однако у трактирных дезертиров не было выбора — погоня наступала им на пятки. Вскарабкавшись на наспех сколоченную деревянную ограду, они без колебаний спрыгнули на запретную землю и вскоре затерялись в лабиринте зловонных извилистых улиц. «Кругом стоял удушливый смрад, и при мертвенно бледном свете, излучаемом мглистым тлетворным воздухом даже в самую тёмную ночь, можно было увидеть то там, то здесь в переулках и в жилищах с выбитыми стёклами разлагающийся труп ночного разбойника, настигнутого рукою чумы в ту самую минуту, когда он грабил… Вдруг, когда они наткнулись на подъезд какого-то высокого мрачного дома и у разгорячённого Дылды вырвался особенно пронзительный вопль, в глубине здания раздался взрыв неистового сатанинского гогота и визга». Пьяные дебоширы ворвались в помещение, бывшее некогда лавкой гробовщика, и попали в гости к самому Королю Чумы, который пировал в окружении своей экзотической свиты…
Далее рассказ теряет какую-либо связь как с исторической правдой, так и с реальностью вообще. И всё же описание жуткого пира и последовавших событий достойно того, чтобы его прочитать3, хотя, рассказ этот, что называется, на любителя…
В Англии чума утихла к Михайлову дню (29 сентября) 1349 года, так что наиболее смертоносный пандемический цикл составил 14 месяцев, опустошив и обескровив за относительно небольшой период времени всю страну. Большинство её населения составляли крестьяне. Высокая смертность от морового поветрия привела к тому, что на территории королевства многие сельскохозяйственные угодья запустели. Оставшиеся в живых хлебопашцы и скотоводы покидали места, в которых их предки жили и трудились с незапамятных времён. Они перебирались на более плодородные пашни и перегоняли свой скот на более тучные луга. Кто-то в поисках лучшей доли уходил в города, кто-то, махнув на всё рукой, переходил в разряд средневековых бомжей.
Бичом чумного обезлюживания стала острая нехватка в сельском хозяйстве рабочих рук. В системе рыночных отношений всё, что имеет стоимость, оказавшись в дефиците, неизбежно растёт в цене. Этот экономический закон, проверенный многовековой практикой, ещё ни разу не давал сбоев. Подтвердился он и в правление Эдуарда III. Стоимость наёмного труда во владениях короля существенно выросла, и не каждый из тех, кто использовал ранее услуги наёмных рабочих, теперь мог себе такое позволить. Крупные феодалы, в хозяйстве которых трудилось много крепостных, особых трудностей не испытывали. Зажиточные землевладельцы, располагавшие значительными материальными средствами, могли нанимать работников за высокую плату, в том числе и переманивая их у работодателей-конкурентов. Для менее состоятельных нанимателей дороговизна рабочих рук оказывалась неподъёмной.
Сами работники, пользуясь случаем, стремились улучшить своё положение и повысить уровень жизни. Вот как описывает это поэт Уильям Лэнгленд4 в поэме «Видение Уильяма о Петре Пахаре» (написанной, правда, уже после появления рабочего законодательства): «Рабочие, которые не имеют земли, чтобы жить ею, но только руки, / Не соглашались есть за обедом овощи, простоявшие ночь; / Не нравился им ни эль в пенни, ни кусок ветчины, / А хотелось только свежеизготовленного мяса или рыбы, изжаренных или испечённых, / И притом только горячих или ещё более горячих, чтобы не простудить себе желудка. / Рабочего можно нанимать только за высокую плату, иначе он станет браниться / И оплакивать то время, когда он сделался рабочим; / Он начинает возражать против совета Катона… / Он злобствует против Бога и ропщет против Разума, / А затем проклинает он короля, а также и весь его совет / За то, что они принуждают исполнять законы, которые угнетают рабочих»5 .
Такое поведение работников возмущало их хозяев, которые обращались с петициями в парламент и к королю с просьбой сломить «наглую и корыстную волю» зарвавшейся черни, справиться с «коварством, наглостью, хитростью и жадностью» простолюдинов, заставить их брать прежнюю плату, доступную всем нанимателям. Недовольство и социальная напряжённость стремительно нарастали. Верховной власти необходимо было срочно принимать какие-то меры.
Первым законодательным актом на этом пути стал «Ордонанс, касающийся рабочих и слуг» (An ordenance concerning labourers and servants), изданный Эдуардом III 18 июня 1349 года и разосланный по всем графствам Англии. Закон был направлен на регулирование трудовых отношений между нанимателями и нанимаемыми, а также на борьбу с теми, кто ведёт праздную жизнь. На подневольный и безземельный люд королевский ордонанс возложил всеобщую трудовую повинность, коей подлежали трудоспособные лица обоего пола моложе шестидесяти лет. Повинность была для подавляющего числа подданных короля пожизненной, ибо дожить до шестидесяти в опустошаемой чумой средневековой Европе было очень не просто.
В преамбуле закона излагались основные мотивы его принятия: «Во время чумы погибла значительная часть народа, и больше всего рабочих и слуг. И вот многие, видя затруднительное положение господ и малочисленность слуг, не желают служить иначе как за чрезмерное вознаграждение, а иные предпочитают вести совсем праздную жизнь и просить милостыню, вместо того, чтобы трудом добывать средства к жизни»6.
Король решительно требовал, «чтобы каждый мужчина и каждая женщина королевства нашего Англии, какого бы состояния они ни были, свободного или крепостного, здоровые и не старше шестидесяти лет, кто не живёт торговлей и не занимается каким-нибудь ремеслом, не имеет собственных средств к жизни или собственной земли, возделыванием которой был бы занят, и не находится на службе у другого, если его или её позовут служить соответственно их состоянию, обязаны были поступать на службу к тому, кто их позовёт, и при том за такую плату деньгами или натурой, какую в местностях, где они обязаны служить, обыкновенно давали в год царствования короля нашего в Англии двадцатый7 или в последние пять или шесть лет». Иными словами, работников принуждали трудиться за прежнюю, значительно меньшую плату.
Тех, кто отказывался следовать указанным предписаниям, если отказ «будет доказан двумя заслуживающими доверия лицами перед шерифом графства8 или бейлифом короля9 или деревенским констеблем10», незамедлительно отправляли в ближайшую тюрьму, где им надлежало пребывать под строгим караулом, пока они не найдут поручительства в том, что будут «служить, как указано выше». И если жнец, косец или другой сельский рабочий или слуга, находящийся у кого-либо на службе, раньше окончания условленного в договоре срока от названной службы без разумной причины или без позволения хозяина уйдёт, то должен быть наказан заключением в тюрьму.
Далее указывалось, что «никто никому не должен платить или обещать платить вознаграждение натурой или деньгами больше обычного, как сказано выше» (то есть больше того, что принято было платить в двадцатый год царствования короля Эдуарда III или в последние пять-шесть лет). Плата сверх обычного наказывалась штрафом, вдвое превышающим размер платы, положенной по закону.