Путешествие на Венеру
Венера — планета, ближайшая к Земле и скрытая от взглядов астрономов плотным облачным покровом, — привлекала внимание писателей с момента зарождения жанра научной фантастики. В своём воображении они населяли её гигантскими насекомыми, динозаврами, воинственными дикарями или, наоборот, высокоинтеллектуальными существами, намного опередившими нас в развитии.
В 1865 году парижское издательство «Мишель Леви и братья» (Michel Lévy Frères) выпустило роман французского юриста, писателя, драматурга и поэта Ахилла Эро (Achille Eyraud) «Путешествие на Венеру» (Voyage à Vénus). Несмотря на хвалебную рецензию прославленного Эмиля Золя, произведение Эро не вызвало большого интереса у публики на фоне появления нового романа Жюля Верна «С Земли на Луну прямым путём за 97 часов 20 минут» (De la Terre à la Lune, trajet direct en 97 heures 20 minutes).
Вскоре о «Путешествии на Венеру» забыли. А жаль. Ведь юрист-литератор не только вывел в своём фантастическом произведении цивилизацию венерианцев, но и с поразительной точностью предсказал пути будущего технического прогресса.
Роман не переводился на русский язык, и мы предлагаем читателям фрагменты из него в качестве дополнительного материала к серии очерков Антона Первушина «Наука о чужих. Жизнь и разум во Вселенной». Переводчик постарался максимально сохранить язык оригинала, хотя он порой и выглядит немного тяжеловесно.
В уютной пивоварне Шаффнера, в маленьком городке Шпайнхайме на границе Франции и Германии встретились двое друзей: Лео и Мюллер. Они ждут прихода третьего — по имени Вольфранг. Наконец, в девять часов вечера, тот появляется на пороге, но выглядит непривычно. На вопрос, где он пропадал, Вольфранг отвечает, что побывал на Венере, и начинает свой фантастический рассказ с описания летательного аппарата, способного преодолеть межпланетные расстояния.
— Вы знаете, что любое передвижение на земном шаре для всех существ и транспортных средств основано на системе рычагов: мы двигаемся, прилагая усилие к точке опоры. Для человека и животных, которые ходят или ползают, такой точкой опоры является земля, для рыб — вода, для птиц — воздух. Что касается наших транспортных машин, приводимых в движение паром, то точкой опоры для них служит рельс, на который опирается колесо локомотива, или вода, которую загребают лопасти парохода... Однако существует двигатель, никак не использующий окружающую среду; это двигатель, который работает на разнице давлений, действующих на внутренние стенки тела, и применение которого вы часто могли наблюдать в небе... Сколько раз вы видели, как летающие ракеты, ярко сияющие на народных торжествах, на всех праздниках, во всех странах и при всех правительствах, поднимаются в воздух не как воздушный шар из-за своей относительной лёгкости, а благодаря внутреннему импульсу?..
— Действительно, — согласился Мюллер, — они взлетают, как огненные стрелы, в чёрную глубину неба из-за давления газа, образующегося при сгорании пороха. Оно действует на все стенки, но поскольку естественным образом меньше в той стороне, где расположено отверстие, то при нарушении равновесия сильнее давит на стенку, противоположную отверстию, толкая ракету вперёд.
— И это движение, — добавил Вольфранг, — настолько не похоже на движение птиц, что сопротивление воздуха, которое необходимо [любым крылатым существам] для полёта, скорее вредит, чем служит ему; если бы горение пороха могло происходить в пустоте, ракета поднялась бы с ещё бóльшим ускорением, чем в фейерверке.
Именно на основе этого принципа я построил машину, чтобы посетить великолепную планету — нашу соседку, которую мы называем милым именем Венера.
Аппарат представлял собой прямоугольный резервуар с площадью основания около четырёх квадратных метров и высотой один метр, на его верхней стенке находилось отверстие всасывающе-нагнетательного насоса, приводимого в действие очень мощными магнитами. К каждому из углов [резервуара] примыкал своего рода усечённый конус, который можно направить в любую сторону и через отверстие которого можно сбрасывать воду из бака, наполняемого с помощью насоса под высоким давлением.
При работающем насосе вода, действующая на стенки конуса, кроме открытой стороны, где она выходит, должна двигать его [конус] в противоположном направлении с силой, равной давлению жидкости на часть, удалённую от отверстия.
— Позвольте заметить, — вмешался Лео, — такая машина должна расходовать очень большое количество воды.
— Вода не терялась, потому что её струя захватывалась и отклонялась на определённое расстояние маленьким гребным колесом, после чего падала в таз, откуда снова поступала в бак с помощью насоса. На этой машине я и улетел.
Первой заботой было побыстрее избавиться от силы притяжения и, направив струи из конусов к земле, я поднялся вертикально. Вначале движение было довольно медленным, как у поезда в момент отправления, но непрерывный импульс, который я придавал машине, добавлялся к приобретённому ускорению, и подъём становился всё более быстрым.
Что я могу сказать вам о чудесной панораме, которая раскинулась у моих ног и постоянно расширялась? Время от времени на краю больших равнин — их неровность различалась уже неотчётливо — я видел поднимающуюся цепь гор, за которой, в свою очередь, появлялись другие. Тут и там извивались ручьи и реки, блестя подобно серебру. Вы можете себе представить, какое восхищение охватило меня при виде грандиозной красоты такого зрелища?!
Человеку, привыкшему, как мы, ползать по земному шару, в узком и мелком кругу забот, трудно представить, уверяю вас, всю величественность зрелища удалённой панорамы и громадного лазурного купола, венчающего её... Был момент, когда он стал невероятно огромен и красив, — это случилось, когда Солнце скрылось за земным горизонтом, пейзаж погрузился в тень, но сочные краски заката осветили лёгкие туманы, плывущие в верхних слоях атмосферы. Поистине волшебный вид! Над моей головой небо выглядело чёрным куполом, усеянным множеством звёзд, ниже его шарообразная вогнутость постепенно меняла цвет, наполняясь более ясными и живыми красками, вспыхивая пурпурными и оранжевыми переливами и насыщаясь, ближе к земле, обилием ослепительно-жёлтого, усеянного длинными чёрными облаками, напоминавшими фантастические острова в океане расплавленного золота.
Машина Вольфранга поднялась в космос и попала в поле притяжения Луны.
— Аппарат развернулся, нижняя часть двинулась к центру спутника, но чтобы не упасть на это небесное тело, я направил ракетные конусы вбок. Таким образом мне удалось пройти близко от лунной поверхности, не коснувшись её... Поскольку там нет атмосферы, я смог всё прекрасно разглядеть, не заходя на посадку. Это был мёртвый мир, представший передо мной в самом безрадостном виде: ни намёка на жилище, ни единого животного, ни одного растения; повсюду снег и лёд, повсюду мрачная тишина и похоронное одиночество заброшенного кладбища... Однако, несмотря на отсутствие атмосферы и чрезмерный холод, царящий на Луне, я не осмелился бы утверждать, что там не было жителей; я также не стал бы утверждать, что в [доисторический] раскалённый период Земля и её спутник были полностью лишены их. Разве Творец не посеял жизнь повсюду и не заселил жаркие и ледяные районы, воздух, воды и даже внутреннюю часть Земли самыми разными животными, и разве все они не были специально организованы для различных сред, в которые Он их поместил?..
— А что ты наблюдал в том полушарии, которое Луна никогда не показывает нам? — поинтересовался Лео. — Полагаю, оно менее красиво, чем видимое, поскольку вечно упорствует в том, чтобы скрываться от нас.
— Сочтём это невинным кокетством, — отозвался Вольфранг с улыбкой. — Луна всегда обращает к нам один из своих ликов просто потому, что её слишком сильно притягивает Земля. В этом отношении она ведёт себя подобно воздушному шару, который, будучи висящим в атмосфере и так же приводимым в движение вращением планеты, тем не менее всегда обращён к нам одной и той же стороной, если воздух совершенно спокоен. Однако та сторона нашего спутника, что видна, показалась более выпуклой, чем другая, видимо, из-за притяжения, которое оказывала на неё Земля в период формирования.
— Таким образом, с обеих сторон, — уточнил Лео, — Луна показалась тебе мёртвым миром.
— Да, каким однажды станут все планеты и само Солнце.
Вольфранг направил машину к Венере, вскоре вошёл в её атмосферу и совершил мягкую посадку.
— Сильнейшая радость охватила меня, когда я наконец-то обрёл воздух, тепло и жизнь. Я упал посреди обширной равнины, на лугу, трава на нём оказалась гораздо выше, чем у нас. Прежде всего меня поразила яркая освещённость окружающего пейзажа, ибо Венера в два раза ближе к Солнцу, чем наша планета, и оно кажется в два раза больше.
— Предполагаю, там также намного теплее, — произнёс Мюллер.
— Температура на планетах не повышается пропорционально. Венера, будучи меньше Земли, быстрее охлаждается; вы же знаете, что Солнце греет больше не столько из-за своей близости, сколько из-за более или менее вертикального падения его лучей: зимой мы ближе к Солнцу, чем летом, но лучи его более косые, поэтому возникает заметная разница температур между сезонами. Климат Венеры, без сомнения, теплее на экваторе, чем в таких же местах на нашей планете, однако её население сосредоточено прежде всего в полярных областях, которые у нас из-за сильного холода непригодны для жизни. Кроме того, её атмосфера гораздо туманнее, чем наша, в чём можно убедиться простым наблюдением в телескоп, и эта густая завеса из белых облаков отражает часть солнечных лучей в космос.
Едва я приблизился к венерианской поверхности, как увидел бегущую с соседних полей дюжину крестьян, ставших свидетелями моего спуска с неба. Вспомнив, что многих аэронавтов, приземлявшихся подобным образом в сельской местности, ожидал негостеприимный и даже грубоватый приём, я несколько опасался разделить их судьбу и получить тумаки после долгого пути.
Но приближение туземцев вскоре успокоило: при виде меня они не выказали ничего, кроме глубокого изумления, и несколько мгновений мы смотрели друг на друга с взаимным любопытством. Затем один из них приветливо сказал несколько слов на языке, который показался мне очень приятным на слух; я сделал ему знак, что не понимаю, это ещё больше усилило его удивление, учитывая, что на всей планете говорят только на одном наречии. Потом, прибегнув к пантомиме, общепонятному языку всего мира, он поманил за собой и вместе со своими товарищами помог мне нести мою машину. Такой приём, столь любезный и столь учтивый, позволил с удовольствием признать, что я нахожусь на планете более цивилизованной, чем Земля.