Маленькая выставка большого художника
Почему маленькая и действительно ли большого?
Рассказывают Ирина Анатольевна Вакар, главный научный сотрудник отдела живописи ХХ века Государственной Третьяковской галереи (ГТГ), и Игорь Владимирович Смекалов, доктор искусствоведения, старший научный сотрудник отдела графики ХХ века ГТГ, — кураторы выставки «Алексей Моргунов. Среди первых» в Новой Третьяковке на Крымском валу.
Беседует и записывает Наталия Данилевская.
Рассказ получился продолжительным, многотемным, очень непростым. Поэтому я попыталась поступить аналогично тому, как поступали с объектами своих исследований кубисты: я разрубила материал на куски и снова собрала. Кубистом Алексей Алексеевич Моргунов (1884—1935), безусловно, был. И не только кубистом. Н. Д.
Вместо эпиграфа или вступления
Ирина Вакар: …Когда-нибудь, когда будет настоящая, большая выставка, когда окажется возможным привезти вещи Моргунова из музеев разных городов и стран, так интересно будет сопоставить его кубизм, кубофутуризм, алогизм. И его послепарижские работы, многие из которых мы теперь не можем показать, а в них сохраняется парижская стилистика. Тогда будет виден весь масштаб его поисков, динамика его творческого движения. Даже его кубистические картины — они все разные!
Игорь Смекалов: …Искренне считаю, что у этого человека случайных движений не было. Например, сам факт, что он оказался рядом с Малевичем, когда рождался супрематизм, решал близкие задачи, но не стал супрематистом, — принципиальная позиция. И с Татлиным у него та же история повторяется… Он рядом, но не превращается в последователя Татлина. Моргунов, прежде всего, живописец, невероятно восприимчивый, чуткий и последовательный в своей оценке тех событий, которые он анализирует. Главное в его искусстве — анализ живописной формы.
И. В.: Наша нынешняя (первая!) выставка произведений Алексея Моргунова не рассчитана на большой шум и большой успех. Это как бы пунктирная линия, которая обозначает движение художника в его не очень долгой жизни — он прожил пятьдесят лет, но он много сделал! И у него не было периодов упадка! Не было эволюции, которая спускается вниз, как у очень многих советских художников, начинавших ярко, а закончивших традиционно.
Часть первая. Малоизвестный художник
И. В.: Алексей Моргунов не дожил до самых печальных времён. Но ему уже пришлось ездить в командировки, писать стройки и у него есть официальный портрет Ворошилова… При этом он оставался художником, который находил интересные и актуальные решения. Если бы выставка была большой и проходила бы в тех залах, где только что закончилась выставка Васнецовых, если бы мы смогли свезти его вещи из разных стран, тогда бы все увидели, что это — незаурядный художник. Но для нас было важно, чтобы возник некоторый «звук» вокруг этого имени. Потому что оно неизвестно, как это ни странно, даже искусствоведам. Только специалисты по авангарду его знают и моментально реагируют. А другие искусствоведы, когда мы начали подготовку к выставке, спрашивали: кто это, откуда он, из какой среды? Мы отвечали: да это же сын Саврасова, его жена последняя, гражданская, мать Алексея Моргунова, жила во «вдовьем» доме, где сейчас научные сотрудники Третьяковки сидят, — и коллеги очень удивлялись.
— Почему же Моргунова мало знают?
И. В.: Потому что он не был конкурентноспособным — не по уровню таланта, а по боевитости характера. Он со всеми дружил. И он был единственным, кто дружил и с Татлиным, и с Малевичем, главными соперниками в авангарде. Такой удивительный человек! Он был, видимо, мягкий по натуре, застенчивый. Варвара Малахиева-Мирович* — она знала Моргунова в юные годы — пишет в своём дневнике, часть его мы приводим в каталоге, что от застенчивости Лёня (так она его называет) бывал иногда грубоват…
* Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович (1869—1954) — поэт, редактор, театральный критик, переводчик. Её «Дневник», составляющий 180 тетрадей, хранится в Доме-музее Марины Цветаевой. (Прим. из каталога выставки «Алексей Моргунов. Среди первых».)
Из дневника В. Малахиевой-Мирович:
«Лёня Моргунов, 17 лет. Облик монастырского служки — худощавое, строгого выражения смуглое лицо, тёмные сосредоточенные глаза, негустые, гладкие волосы почти до плеч. Ходил в распускной синей блузе. Был до дикости застенчив, от застенчивости отрывисто-грубоват. Я и мои приятельницы были вдвое старше его. Его случайно познакомила со мной моя квартирохозяйка с целью продать мне или кому-нибудь через меня какой-то его эскиз. Это было, помнится, розовое, туманно-снежное зимнее поле и вдалеке на нём одинокие сани. Были и другие эскизы. Кое-что нам удалось продать. Лёня был очень беден…»
Он не был публичным человеком. Хотя он и выступал, и преподавал, но шума вокруг себя как-то вот не создал — не создал образа активного революционера в искусстве. Хотя он им был! Как и все авангардисты.
— На выставке, да и в каталоге, по-моему, только один автопортрет художника Моргунова. Вероятно, он не был романтиком, которому важно своё лицо. Он не всматривался в него.
И. В.: …Наверное.
— Но этот единственный «Автопортрет» — вещь ключевая, раз вы её на обложку каталога поместили. Или она просто хороша стилистически?
И. В.: Были разные предложения по обложке…
— К какому направлению эту работу отнести?
И. В.: Это — кубизм. Кубизм — это вообще какая-то логика, какой-то порядок. Поэтому у настоящих кубистов всегда можно понять, что изображено. Но Моргунов… Конечно, он знал Пикассо — во всяком случае, то, что было в собрании Сергея Ивановича Щукина в Москве. Но мыслил он иначе.