В вакуумном безмолвии космической бесконечности движется астероид номер 4741

Наука и жизньКультура

Астероид Лесков

Скоро сказка сказывается. А сказ и того скорее. В вакуумном безмолвии космической бесконечности движется астероид номер 4741. Имя его...

Доктор филологических наук Иван Пырков

Начиная разговор о гениальном русском писателе, 190 лет со дня рождения которого исполнилось в феврале этого года, ищешь глазами и сердцем отправную точку: от чего оттолкнуться, от какого урочного дня или событийного часа из недолгой, полной «всяческих терзательств», но такой творчески насыщенной жизни Николая Семёновича? Недаром ведь Лесков испытывал страсть к часам, собирал их, был их настоящим ценителем и даже подписывался иногда — Любитель часов. Так с какого же лесковского рубежа — во времени и пространстве — взять разбежку?

Может быть, восхититься редким солнечным деньком в Петербурге, когда Николай Лесков — уже известный писатель — мчится на санях, как он очень любил, весело глотая искрящийся морозный воздух, к другу и благодарному собеседнику Никите Севастьяновичу Рачейскову — «художному мужу», иконописцу-самородку. Далече жил мастер иконописи Рачейсков и быт вёл самый аскетичный. Сын Лескова Андрей Николаевич в проникновенной книге об отце вспоминал: «Отец, бывало, как выйдет из саней, прямо к окну — и залюбуется на него (своего друга. — Прим. авт.) через какую-то снизу подвешенную дырявую завесочку. Всего лучше была голова: лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, тёмные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворённая». Уж не образ ли Ивана Северьяновича Флягина, героя повести «Очарованный странник», зарождался-вырисовывался в подобные минуты у Лескова?

Или же махнуть на Орловскую землю, в тихое имение Панино, близ городка Кромы, в благословенное среднерусское лето — лето 1839 года? Кромы — город из Летописей, на кромке лесов дремучих укоренившийся, землю русскую берегущий, в одном ряду с Москвой и Тулой, с Курским почтовым трактом летописцами и историками поминаемый. Как зелено, как привольно здесь, как живописен бережок прозрачной речки Гостомли. И каких чудесных пескарей можно удить вместе с местными мальчишками. Поскорее бы забыть большой, но мрачноватый дом в селе Горохове, принадлежащий суровому и властному дяде Лескова — Михаилу Андреевичу Страхову, человеку весьма набожному, в дворянских кругах почитаемому, никаких возражений себе не терпящему. И имеющему о воспитании детей весьма своеобразное представление. Лесков, родившийся здесь, в Горохове, в детстве очень боялся молний, и чтобы развить в трёхлетнем мальчике «мужество», Михаил Андреевич однажды выставил племянника на балкон во время сильнейшей грозы и запер дверь. Но теперь можно выдохнуть с облегчением — все грозы над здешней речкой заканчиваются радугами, не нужно бояться и не нужно, кстати, денно и нощно готовиться к бесконечным домашним урокам — первоначальное образование Лесков получил как раз там, в дядином доме, от домашних учителей. И какая же это радость, оказывается, весело бежать с ореховым удилищем ловить гольцов и пескарей, болтать с друзьями, прислушиваться к иногда грубоватым, иногда по-народному метким и ёмким крестьянским речам. А ещё — пить воду из чистейшего родника, бьющего тут же, из бережка речного. Животворящая водица, чистейшая. Лескову — восемь. И он жадно впитывает, вбирает в себя сам дух и склад народного миропонимания. Он, может быть, впервые в жизни, по-настоящему счастлив. Рядом родители, Семён Дмитриевич и Мария Петровна, и братья с сёстрами, среди которых Николай Лесков — старший! «Восторг мой не знал пределов, — признавался гораздо позднее Николай Семёнович, — когда родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали <…> в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею».

Или выбрать другое начало? Август 1889-го. Николай Лесков в прекрасном настроении идёт по Эртелеву переулку в Петербурге, шаг его, как обычно, твёрд и быстр, заглядывает в типографию А. С. Суворина (ныне Чехова, 13), где ждёт писателя неожиданная печальная весть: шестой том его собрания сочинений, который должен был увидеть свет, арестован цензурой. А ведь в этом томе помещены особенно ценимые автором «Мелочи архиерейской жизни». Николай Семёнович потрясён. Для него, стойко перенёсшего к тому времени уже не один удар судьбы, лестница суворинской типографии становится неодолимой. Нечем дышать, неоткуда черпнуть свежего чистого воздуха, в груди теснит, как будто теряется важная опора. И Николай Лесков падает. Он ещё поднимется, он ещё многое напишет, но грудная жаба не отпустит его до конца жизни.

Да, труден был путь Лескова. Николаю Семёновичу никогда и ничего не давалось легко, само собой, и критика редко одаривала его похвальным словом. «Консерватор, реакционер, охранитель…» — шептали за его спиной недоброжелатели из одного лагеря. «Насмешник над русскими традициями» — доносилось из лагеря противоположного. А создатель «Левши», «Соборян», «Тупейного художника», «Очарованного странника» продолжал свой неповторимый и удивительно яркий путь в литературе. И потому, наверное, лучшим началом, подводящим нас к разговору о жизни и творчестве Николая Лескова, могло бы стать мудрое присловье Акилины Васильевны Алферьевой, горячо любимой и почитаемой бабушки Николая Семёновича по материнской линии (родилась бабушка Акилина в 1790 году в московской купеческой семье Колобовых): «Сладок будешь — расклюют, горек будешь — расплюют». Так и жил, так и создавал Николай Лесков свои великие произведения — с памятью об этом мудром наставлении, особенно ценном для писателя второй, полной бескомпромиссной политической борьбы, половины XIX века. Не угождая никаким политическим направлениям, не следуя идеологическим догматам, не отступая ни на шаг от своего, незаёмного, глубинного понимания действительности, шёл своей особой дорогой Николай Лесков, очарованный странник русской литературы.

Акилина Васильевна Алферьева, бабушка Н. С. Лескова.

Род Лесковых так же глубок, как могучие корни лесных дерев на лесистой Орловщине и Брянщине. В автобиографических набросках Николай Семёнович вспоминал: «Мой дед, священник Дмитрий Лесков, и его отец, дед и прадед все были священниками в селе Лесках... От этого села ”Лески” и вышла наша родовая фамилия — Лесковы».

Село это, издревле стоящее в Карачевском уезде Орловской губернии на речке Колохве, которая впадала в реку Навлю, было небогато, но крепко верой. Казалось бы, вот и прямой ответ на вопрос о православных мотивах в творчестве Лескова — первого русского писателя, создавшего роман («Соборяне»), где главными действующими лицами стали священники, представители духовенства. Но не всё так просто и односложно. Отец Лескова, Семён Дмитриевич, окончил Севскую духовную семинарию блестяще, а вот священником стать не захотел. Семейное предание гласит, что дед писателя, священник Дмитрий Лесков, столь сильно разочаровался мирским выбором Семёна, что выгнал (буквально!) из отчего дома с сорока копейками меди в кармане.

Так, собственно, Семён Дмитриевич и оказался в Орле, где сначала занимался учительством (Мария Петровна Алферьева, девушка дворянского сословия, мать писателя, была ученицей Семёна Дмитриевича), а затем стал крупным чиновником в Орловской палате уголовного суда. И считалось, кстати, что нет ни одного сложного дела, которое бы Семён Лесков, заседатель Орловской палаты, получивший за великолепную службу дворянский титул, не смог распутать. Итак, дом в селе Горохове, Третья Дворянская улица в Орле, а в Панино, в глубинах родовой истории — Лески.

Книга из круга детского чтения Николая Лескова.

Не удивительно ли — о скольких сёлах, уездах, уголках, губерниях и городах успели мы сказать, только лишь соприкоснувшись с поколенной лесковской росписью. И роспись эта, что те малые речки и лесные тропинки, сложнопересечённая. Проницательный Максим Горький, считавший Лескова художником, создававшим «для России иконостас её святых и праведников», дивился многомерности социального фундамента, позволившего писателю безошибочно узнавать интонации многих сословий, внимать разноголосию человеческих идей, мнений, верований. И правду сказать: дед — священник, отец — чиновник, мать — дворянка, бабушка, та самая Акилина Васильевна, хранящая в памяти далёкие дни Наполеоновского нашествия и рассказывавшая Николеньке-внуку об истории монастырей, икон, о святых чудесах, — купчиха. А ещё как не сказать про няньку Лескова — Анну Степановну Каландину — чья судьба была живой памятью и примером истории крепостной России.

Наверное, стать иконописцем в слове мог писатель, с самого рождения вобравший многоликость и многозвучность окружающего мира, уразумевший, что красота духовная может открыться людям независимо от их сословия и национальности, по-особому относящийся к историческому прошлому своей родины и своей родни. Вера не закрывает глаза писателю, не отрывает его от реальности, а наоборот — помогает видеть происходящее в истинном свете, отличать добро от зла, оставаться собой. «Религиозность во мне была с детства, — вспоминал Лесков, — и притом довольно счастливая, то есть такая, какая рано начала во мне мирить веру с рассудком».

Соединение несоединимых, казалось бы, начал (веры и рациональности, причудливой фантазии и реалистической точности) во многом определило художественное своеобразие творческого наследия Николая Лескова. Зная, как, может быть, никто из русских писателей, родной язык — во всей пестроте его словарных легенд и широте интонационных огласовок, будучи автором-словотворцем, изящно обыгрывающим примеры народной этимологии («мелкоскоп», «буреметр», «твердиземное море»), Лесков тяготеет в прозе к форме сказа. В языковой Вселенной Лескова диковинные обновлённые слова — ярче звёзд и комет. Нейтральное «документ» ничего не значит для образной системы писателя. А вот «тугамент» — скрывает в себе целую философию: сразу понимаешь, как трудно получить его и как туго без него жить на Руси, сразу веет на тебя холодком бюрократической машины. И сразу образ Левши, о котором пойдёт речь дальше, обретает дополнительный смысловой штрих: гений из народа, человек уникального дарования, величайший мастер, не знающий себе цены, и типовой «тугамент», символизирующий усреднённость, — несовместимы. Как гений и злодейство, практически.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Космические нейтрино высоких энергий рождаются квазарами Космические нейтрино высоких энергий рождаются квазарами

Каждую секунду Земле проходят более 60 миллиардов нейтрино

Наука и жизнь
Пять скандальных российских памятников и что с ними в итоге стало Пять скандальных российских памятников и что с ними в итоге стало

Памятники, установленные с большим скандалом

Maxim
Пять стадий Египта Пять стадий Египта

Пройдя все стадии принятия Египта, я был вознагражден

Вокруг света
Бросила жениха и отстояла маленькую грудь: удивительные факты о Кире Найтли Бросила жениха и отстояла маленькую грудь: удивительные факты о Кире Найтли

Кира Найтли стала иконой стиля и прославилась дерзким характером

Cosmopolitan
Пыльные бури — взгляд из космоса Пыльные бури — взгляд из космоса

Песчаные и пыльные бури и их последствия

Наука и жизнь
Между пчелой и барсуком: почему один и тот же человек ведет себя то как альтруист, то как сволочь Между пчелой и барсуком: почему один и тот же человек ведет себя то как альтруист, то как сволочь

Статья о добре и зле, объясняющая, почему мы все хорошие, хотя иногда и плохие

Maxim
Электроны и котики Электроны и котики

Электроны и котики

Наука и жизнь
Нейросеть создала индивидуально привлекательные изображения лиц по активности мозга Нейросеть создала индивидуально привлекательные изображения лиц по активности мозга

Нейросеть способна распознавать эстетические предпочтения людей

N+1
Карина-вирус! Карина-вирус!

В это тревожное время героиней обложки стала главная медсестра страны

Maxim
Что съесть, чтобы укрепить нервную систему и психику? Что съесть, чтобы укрепить нервную систему и психику?

В поисках лекарства от стресса ученые предлагают нам заглянуть в тарелку

Psychologies
Парное интервью: Михаил Пиотровский (Эрмитаж) и Сирилл Виньерон (Cartier) — о разнице между консераторством и уважением к прошлому Парное интервью: Михаил Пиотровский (Эрмитаж) и Сирилл Виньерон (Cartier) — о разнице между консераторством и уважением к прошлому

Директор Эрмитажа и CEO Cartier — о ценностях, сходстве музей и ювелирного дела

Esquire
Пластическая хирургия в СССР: какие операции делали Орлова, Мордюкова, Гурченко Пластическая хирургия в СССР: какие операции делали Орлова, Мордюкова, Гурченко

С чего начиналась пластическая хирургия в нашей стране

Cosmopolitan
Правила для чужих: почему растет вероятность блокировки YouTube и Facebook Правила для чужих: почему растет вероятность блокировки YouTube и Facebook

Какое будущее ждет иностранные интернет-сервисы в России?

Forbes
Мать сына Илона Маска: кто такая Граймс и почему она крутая Мать сына Илона Маска: кто такая Граймс и почему она крутая

Объясняем, почему Граймс и без Маска супер и почему их союз закономерен

РБК
Вот была бы дисциплина... Вот была бы дисциплина...

Как и зачем воспитывать дисциплину у детей?

Домашний Очаг
Простые способы угробить репутацию (а потом ее восстановить) Простые способы угробить репутацию (а потом ее восстановить)

Зачем репутации целый институт и как это касается тебя

Maxim
Еще 11 загадочных блюд, которые встретились тебе в книгах и с тех пор не дают покоя Еще 11 загадочных блюд, которые встретились тебе в книгах и с тех пор не дают покоя

Лишился аппетита, гадая, что это за непонятные блюда упоминаются в литературе?

Maxim
Make Up Forever in Russia: встречаем обновленную Audi A5 Make Up Forever in Russia: встречаем обновленную Audi A5

Каким получился рестайлинг Audi A5?

Популярная механика
Без пластики и инъекций: секреты красоты голливудских звезд прошлого века Без пластики и инъекций: секреты красоты голливудских звезд прошлого века

Посмотри на этих роскошных женщин — их кожа не знала инъекций

Cosmopolitan
Умерла по дороге на виселицу: как и за что казнят женщин в Иране Умерла по дороге на виселицу: как и за что казнят женщин в Иране

За что иранок приговаривают к смерти?

Cosmopolitan
Как защититься от укуса собаки, насекомого, змеи и человека Как защититься от укуса собаки, насекомого, змеи и человека

Что делать с укусами других существ, пока мы сами не обзавелись панцирем?

Maxim
Новые космические бизнесы: Евгений Кузнецов Новые космические бизнесы: Евгений Кузнецов

«Космические разработки касаются каждого»

Esquire
Долгожданная «Лига справедливости» Зака Снайдера: 4 супергеройских часа периода упадка Долгожданная «Лига справедливости» Зака Снайдера: 4 супергеройских часа периода упадка

Нужен ли супергероике такой хронометраж и можно ли привнести что-то новое в жанр

Esquire
Группа “Винтаж” Группа “Винтаж”

В своем доме Алла Шумейко собрала уникальный ретросостав из винтажной мебели

AD
Как обмануть возраст? Российские звезды 50+ раскрыли секреты красоты и молодости Как обмануть возраст? Российские звезды 50+ раскрыли секреты красоты и молодости

Валерия, Алла Пугачева и другие звезды рассказали о своих бьюти-уловках

Cosmopolitan
Правила жизни Шакила О’Нила Правила жизни Шакила О’Нила

Шакил О’Нил планирует состариться в окружении телевизора и видеоигр

Esquire
Не только морковь: 11 продуктов для острого зрения Не только морковь: 11 продуктов для острого зрения

Продукты, которые положительно влияют на зрение

РБК
«Чем больше мужчина вынужден притворяться сильным, тем слабее его эго»: почему мы все должны быть феминистами «Чем больше мужчина вынужден притворяться сильным, тем слабее его эго»: почему мы все должны быть феминистами

Отрывок из книги «Мы все должны быть феминистами» Чимаманды Нгози Адичи

Forbes
Муж и жена — одна сатана Муж и жена — одна сатана

Традиционный интерьер и современное искусство под одной крышей

AD
Бунты, восстания, войны и секс-скандалы. Что пережила корона и почему британцы не перестанут петь “Боже, храни королеву” Бунты, восстания, войны и секс-скандалы. Что пережила корона и почему британцы не перестанут петь “Боже, храни королеву”

Какие кризисы пережила британская монархия в своей истории?

Esquire
Открыть в приложении