И все мы станем единым «бздыхским набродом»
Как пересобирает русскую деревню бывший директор советского совхоза
Мужал я под грохот МАЗов,
На твердой рабочей земле…
Но хочется как-то сразу
Жить в городе и в селе.
Ах, город село таранит!
Ах, что-то пойдет на слом!
Меня все терзают грани
Меж городом и селом…
Николай Рубцов
В какой-то момент я не выдержал и закричал страшным голосом на сидящего напротив меня старого человека — высокого, прямого, как палка, еще крепкого, но все-таки, по преклонному возрасту, старика: «Но зачем? Зачем современному цифровому человеку переезжать жить в деревню?!» А, нет, давайте сначала…
В старой советской журналистике был такой жанр — «Письмо позвало в дорогу». Вот и в телеграм-канал «Монокля» написал наш многолетний читатель: в деревне Биряково Сокольского района Вологодской области доживает последние дни уникальный музей раритетной сельхозтехники советских времен, его в одиночку содержит директор развалившегося совхоза, хорошо бы рассказать про него, может, это чем-то поможет? И мы поехали. Но, как часто бывает в этой жизни, все не то, чем кажется. И музей в этой истории не самое главное.
Музей очень дорогого металлолома
В Москве тепло и слякотно, и зеленая трава в начале декабря, а на Вологодчине, всего-то полтыщи верст севернее столицы, стоит сказочная зима и снег по колено. Биряково, еще севернее Вологды, на съезде с трассы М-8 Москва — Архангельск, — обычное маленькое село, куда незачем приезжать и непонятно, зачем здесь жить. Глубинка средней полосы России. Музей — это территория машинно-тракторного двора посреди села, несколько капитальных ангаров в чистом поле.
Пока мы продираемся через сугробы к ангарам, директор совхоза «Биряковский» Алексей Задумкин рассказывает: это местоположение и есть уникальность музея. Он расположен в естественной среде обитания техники, там, где она работала все эти годы.
Машинно-тракторный двор строила в 1975–1981 годах бригада украинцев-закарпатцев — приезжали в мае, уезжали в октябре, все работы — вручную: раствор носили на руках и шутили, что к концу вахты у них руки оттягиваются ниже колен. На территории в четыре гектара построили несколько боксов для техники — по четыре трактора на каждый. Бетонный пол стерся в первый же год, его выложили железной плиткой — да и от той мало чего осталось. Здесь были собственные ремонтные мастерские, столовая и электрокотельная, работало 127 человек. Жизнь кипела круглые сутки — частных тракторов не было, поэтому после «колхоза» трактористы вечером ехали на «шабашку», которая оплачивалась в «твердой жидкой валюте».
В одном ангаре рядком стоят разноцветные, но извозюканные в трудовой пахотной грязи шесть тракторов — как детские модельки, забытые в песочнице. От красного, совсем игрушечного, однотактного колесного ХТЗ ДТ-20 смешной мощностью в 20 лошадиных сил до громады «Кировца» К-701, на который нужно взбираться по приставной лестнице, — продукция «двойного назначения», используемая в военное время как артиллерийский тягач. Под приземистыми гусеничными тракторами, больше похожими на танки, кажется, до сих пор в напряжении дрожит земля.
— Можно завести и поехать? — любопытствую я.
— Можно, но не дай бог. Современные трактора — это кондиционеры, компьютерное управление, позиционирование по GPS. Наши трактора — это грязь и грохот. Трактористы, даже если не пили, не были долгожителями. Рабочий день был от рассвета до заката, организм изнашивался быстрее техники, — не советует Алексей.
В соседнем ангаре — прицепы и прочие полевые агрегаты: льноуборочный комбайн, конные поперечные грабли, картофелекопалка, камнеуборочная прицепная машина, у которой в прутьях, напоминающих китовый ус, навечно застряли камни с вологодской пашни.
— Это малая толика того, что осталось разбросанным по полям. Приходится охранять, потому что металлолом дорогой и желающие поживиться всегда находятся. Идея музея — островок жизни в сельском хозяйстве советского периода. Техника стоит так, словно люди только что ушли на обед. Специально ничего не чистили, так что даже грязь здесь историческая — относится к тому периоду. Это не музей на паркете.
— Можно сказать, что это уникальные экземпляры?
Алексей пожимает плечами и по секрету сообщает:
— Вы знаете, что сегодня служит объективным показателем уникальности любого предмета? «Авито». Если вы там найдете несколько предложений по одному запросу — предмет не уникален. Сомневаюсь, что вы найдете на «Авито» камнеуборочную машину…
Всего в музее более двухсот единиц хранения плюс склад запчастей. Большинство механизмов — местные, хотя несколько экземпляров купили или выменяли у соседних хозяйств. Но ажиотажного интереса он не вызывает по одной простой причине: у нас в стране множество прекрасных военных и автомобильных музеев. Несколько тракторов и прицепов просто теряются в этом бесконечном списке.
— Ну а зачем тогда все это? Зачем это сохранять? — искренне удивляюсь я.
Алексей терпеливо объясняет:
— Молодежь не понимает могущества времени, она не может соизмерить изменения в мире. Чтобы понять, нужно увидеть. Например, сейчас один промышленный миксер производит корма на две тысячи голов за раз. А когда-то вот этот, — он показывает на небольшое приспособление, два чугунных колеса на ножках, — механизм двумя рукоятями крутили две женщины — сыпали сено на зубчатые шестеренки и перемалывали его в корм для своих пяти коров.
На стене ангара сиротливо висят три стертых от многолетней работы орудия — серп, коса и грабли.
— Сто лет назад это заменяло всю сельхозтехнику, — объясняет Алексей. — У меня бабушка была «гектарница» — она серпом жала гектар ржи. В пятидесятые годы — уже в космос летали — в Бирякове половина пашни пахали лошадями. И были «гектарники», как стахановцы в угледобыче. При норме в 0,6 гектара в день они пахали гектар. Я на экскурсиях давал задачку: сколько нужно пройти туда-обратно мужику с плугом, захват которого 0,25 метра, чтобы вспахать гектар, сто на сто метров? Ответ: 40 километров, точнее 42, потому что пахота была загонная и нужно было потом пройти по периметру поля. У Плутарха с вестью о победе воин Фидиппид пробежал столько из Марафона в Афины — и помер. А у нас мужик пахал столько каждый день.
Закат села — в ожидании нового рассвета
История умирания Бирякова, от совхоза до музея, — это довольно банальный путь любой русской деревни в девяностые и нулевые, с небольшой поправкой на то, что биряковцам постоянно не везло. Сокольский район, где оно находится, был организован в 1959 году на базе 23 колхозов. Совхоз «Биряковский» производил в основном молоко и мясо, и небольшая часть полей была отведена под льноводство.
Алексей Задумкин стал директором совхоза за три года до развала страны. Тогда еще государство давало директорам предприятий все ресурсы и хозяйства работали по «китайской модели»: сколько есть планов, сколько можешь реализовать в рамках производства, столько и делали. В Бирякове развернули грандиозную стройку, за лето 1991 года освоили 500 миллионов. В Питере заказали проектному институту план газификации, строили жилье целыми улицами. За три года деревню построили заново — жилья всегда не хватало, а в Бирюково завезли рабочих. Для новых жителей построили четыре панельных дома. Дали квартиры врачам и учителям. Коттеджи с современной планировкой продавали с большой скидкой.