Зачем сивке бурка
Культурный человек должен знать точный смысл слов, которыми он пользуется. Даже если это имена героев сказок. Пришло время узнать правду о Кощее и Черноморе!
Слова меняются, это весьма прискорбно. Но как можно было бы ждать от них иного поведения в нашем непрочном, изменчивом мире? Классическое «мальчик склеил модель в клубе», кардинально поменявшее свое значение за жалких полвека, – пустяк по сравнению с пеленой густейшего мрака, которая так заволакивает тексты возрастом сто лет и более, что комментарии и примечания ко многим произведениям литературы XIX века уже занимают больше объема, чем сами эти произведения. А теперь еще выросли те дети, которые считали, что «бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая» – это про летающую тарелку, расстреливающую взрывными ракетами бедненьких пушистеньких браздов. Страшно даже представить, какие комментарии придется писать для них.
Что уж говорить о такой древности, как русские народные сказки и былины, которые и в девятнадцатом-то веке нужно было читать со словарем. Нет, кое-что мы еще можем. Про то, как от бабки с дедкой удрал этот блинчик, сырник или как его там, – это мы осилим. Или взять, например, курочку Рябу... Почему она, кстати, Ряба? Ах, пестренькая, значит... В общем, рябая курочка нам еще по зубам. А дальше встает глухая стена непонимания*.
Что поделаешь, язык, как и жизнь, не стоит на месте, все меняется, сплошная чехарда. Тут по законам жанра нужно бы сделать глубокомысленный вывод о ничтожности и малообразованности современного человека, но обойдемся без этого. Мы, знаешь ли, думаем, что летописец Нестор тоже сел бы в лужу, пытаясь разобраться с «бодипозитивом», «эщкере» и «винишко-тянами». А автор «Слова о полку Игореве» с его растекавшейся по древу мысию спасовал бы перед «мыш кродеться»*.
Но если тебе вдруг захочется на самом деле понять, про что тебя заставляли читать на уроках родной речи в школе, то у тебя под рукой теперь будет этот короткий и поверхностный разбор некоторых былинно-сказочных терминов.
Меч-кладенец
Волшебный меч, при помощи которого славянский сказочный герой прорубает себе дорогу к победе, имеет довольно путаную этимологическую историю. Но все-таки чаще всего специалистами рассматривается лежащая на поверхности версия: так называли волшебное оружие, добытое из клада – сохранного, потайного места. И обычно этим сохранным местом в сказках является чья-нибудь могила. То есть, если обойтись без всяких сказочных реверансов, то меч-кладенец – это оружие, уведенное местными Ларами Крофт у покойников. С другой стороны, если вспомнить, что тогда хорошие мечи стоили дороже любых «десятых» айфонов, а воинов все-таки было принято хоронить с оружием, то как при таком положении дел не разрыть могилку-другую? Тем более что потом, если возьмут за жабры, всегда можно будет поведать страшную правду о том, как ночью к тебе пришел печальный призрак и сказал: «Возьми, Емеля, меч из моей могилы за то, что ты такой крутой пацан».
Сивка-бурка, вещая каурка
Какой масти была эта замечательная волшебная лошадь, которая в сказках достается лучшему из братьев? Этого мы на самом деле никогда не узнаем. Эти три масти никак не могли сочетаться в одной, даже самой пятнистой лошади, так как, если лошадь пятнистая, то она уже никак не может быть, например, каурой, то есть без пятен, равномерно светло-гнедой. Сивкой-буркой волшебного коня можно звать примерно с тем же основанием, с которым владелец «бугатти» может обзывать свою машину «тарантасом». Дело в том, что сивая, бурая и каурая масть некогда считались признаком беспородных, плохоньких лошадей. То есть Иван-дурак в действительности крыл чуть ли не матом и в любом случае всячески оскорблял великолепного колдовского коня, способного летать по-над лесом, дышать огнем и давать мудрые советы. И поступал Иван-дурак совершенно правильно, потому что страх перед сглазом всегда заставлял особо оберегать ценных коней, в том числе не хваля вслух их стати, а, наоборот, всячески ругая скакунов «волчьей сытью и травяным мешком», чтобы отвадить злых духов, охочих до порчи лошадей.
Калинов мост над рекой Смородиной
Иногда слова меняются так удачно, что возникший новый смысл целиком затеняет старый, переворачивая его с ног на голову. Вот в былинах часто происходят бои на Калиновом мосту, что пересекает реку Смородину. Так и видишь деревянные резные-расписные перильца моста, речку, обсаженную кустиками с тяжелыми гроздями ягод, красавиц в кокошниках и с рушниками... А потом идешь по улице и случайно утыкаешься носом в калину. По крайней мере, тебе говорят, что это калина. И ты совершенно не понимаешь, как из этих чахлых, тощих веточек можно сделать мост, если из них даже табуретка не получится. Ну, может, шахматную фигурку какую-нибудь вырезать удастся, если не очень упитанную. А все дело в том, что речка Смородина никакой смородиной обсажена не была. Что у нее было общего с этой ягодой, так это сильный, резкий запах. Поэтому и реку, и куст назвали «смрадина» – «вонючка». «Смрадину» русское полногласие переделало в «смородину». А потом и Калинов мост, то есть, раскаленный, огненный, сроднился с калиной – само название кустарника указывает на ее красные, тоже будто раскаленные ягоды. Так что пасторальный образ узорчатой резьбы и цветущих берегов тает,