Унесенные кириллицей
Некоторые всенародно любимые на постсоветском пространстве авторы мало известны у себя на родине. Это потому, что мы все-таки совершенно уникальная и не похожая ни на кого нация, идущая своим путем, или данному феномену есть разумное объяснение?
Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:
– Романы Курта страшно проигрывают в оригинале...
Сергей Довлатов. Соло на ундервуде
Пусть считается, что на вкус и цвет товарищей нет, но, если вместо отдельных товарищей мы будем рассматривать целые нации и народы, то с удовлетворением отметим, что в мире царит удивительное единодушие – по крайней мере, в области литературы. Шекспир, он и в Африке Шекспир. Толстым одинаково зачитываются и в деревне Гадюкино, и в Нью-Йорке, и в горном селении Камиити – сидят там, попивают саке под сакурой и ведут Наташу Ростову на ее первый бал, тщательно отбрыкиваясь от попыток воображения нацепить на девушку кимоно и гэта. Конечно, у всех культур есть свои предпочтения, но списки ста самых-самых авторов во всех странах примерно одинаковы. И уж если писатель сыскал щедрую славу у себя на родине, то постепенно его переведут на все языки и будут учиться ценить всей планетой хором. В то время как аутсайдеров никто не ждет на чужбине, увы.
Но весь предыдущий абзац можно вычеркнуть, если говорить о читателях русскоязычных. Именно у нас нередко происходили торжественные открытия тех зарубежных авторов, которых у себя дома никто не знал. Даже постоянные клиенты, которым они регулярно доставляли пиццу.
Как малопопулярные писатели становились кумирами советской молодежи? Тому есть три главные причины.
1. В Советском Союзе, который очень долго не присоединялся к Бернской конвенции о защите авторских прав, вообще не платили авторам за книги, изданные до 1977 года, и платили жалкие копейки за изданные позже (и то не всем и не всегда). Но уж если наши государственные печатные мощности брались печатать книгу, то тиражи были запредельные. Сотни тысяч и миллионы экземпляров расходились по стране, и оголодавшие по информации извне и вообще не избалованные книжными разносолами советские читатели жадно их заглатывали. Что сразу делало автора всенародно известным. Хотя обычно никак и не влияло на его финансовое благополучие.
2. Если автор был «прогрессивным», сочувствовал социалистам и не говорил плохого про СССР (писал тексты, которые не вступали в тяжелое противоречие с советской идеологией), то шансов издаться в Союзе у него было во много раз больше, чем у знаменитого литератора с чуждыми нам идеями. Для таких прогрессивных творцов мы даже поступались кое-какими принципами нашей цензуры. Какой-нибудь Васко Пратолини печатался почти без купюр невзирая на откровенные сцены; оперы по нему ставили, наплевав на всю его порнографию. А все потому, что итальянец Васко писал об ужасах капитализма и говорил хорошие слова про коммунизм. Хороших прогрессивных писателей было мало, в результате нередко публиковали и откровенно слабых, неизвестных авторов. Поэтому на полках советских магазинов встречались такие сокровища арабской, бразильской, китайской и нигерийской мысли, о которых весь остальной мир, к своему счастью, ни сном ни духом не ведал.
3. В СССР существовала фантастическая школа перевода. Это был один из островков внутренней эмиграции для талантливых людей, которые сами не имели шанса у нас издаваться и реализовывались, переводя (а иногда и фактически создавая) иностранную литературу. Переводы брали у кого угодно, даже преследуемые властями диссиденты типа Иосифа Бродского имели шанс на публикацию чужих стихов и текстов. И, конечно, они вносили в эти переводы весь невостребованный творческий жар. Кроме того, советское издательское дело никуда не спешило: прибыли и обороты тут выполняли чисто декоративную функцию. Тексты полировали и вылизывали долгие годы, редакторы и переводчики вели бой за каждую запятую. Никто в мире больше не мог позволить себе подобной неспешной кропотливости. Вот так Курт Воннегут и проигрывал в оригинале. Переведенные таким образом книжки, даже самые средненькие, нередко становились шедеврами и пользовались заслуженным признанием у советских граждан. Вот пять авторов, которых очень любят у нас и о которых практически бессмысленно расспрашивать их далеких от литературоведения соотечественников: большинство будет только вежливо глазами хлопать и признаваться в полной своей неосведомленности.