Мунк и творчества
Какой русский не любит картину «Крик»? В ней есть все, что так близко нашей душе: экзистенциальный ужас, отчаяние, обреченность. Пришло время познакомиться с создателем «Крика» – норвежским художником Эдвардом Мунком. Тем более что в Россию впервые в истории приезжает его выставка.
Немцы вторглись в Норвегию 9 апреля 1940 года. В первые дни их самолеты постоянно летали над Осло, в том числе над поместьем Экелю, где жил Мунк.
– Они специально летают вокруг моего дома, не дают мне работать, – ворчал 73-летний художник.
Когда власть в стране перешла пронацистскому правительству, в гости к Мунку пожаловал сын Кнута Гамсуна, Туре Гамсун.
– Отец просит вас вступить в почетный совет искусства нового правительства Квислинга. Он считает вас величайшим художником Норвегии.
– Вот как! А есть ли у него мои картины? А если есть, то какие?
Туре густо покраснел: у его отца не было ни одной картины Мунка. Пришлось уйти ни с чем. А вот когда в его сад нагрянули двое нацистов в темно-зеленой форме («саранча» – окрестил их художник), Мунк по-настоящему испугался. Он уже приготовился расстаться со своими картинами, стоявшими штабелями вдоль стен комнат. Но немцы лишь поинтересовались, не нуждается ли в чем-то великий норвежский художник.
– Просто оставьте меня в покое! Спасибо. Я не могу работать, когда вокруг люди.
В сущности, все, чего когда-либо хотел Мунк, и не важно, от нациста или от кого-то еще, – это чтобы его оставили в покое, дали спокойно писать картины.
Маленький Мунк
Мать умерла от чахотки в 1868 году, когда Эдварду было пять лет. Почти сразу место матери заняла ее сестра. Она взяла на себя ведение скромного хозяйства и воспитание детей: помимо Эдварда в семье Мунков их было еще четыре. Но атмосфера уныния и горя так и не покинула дом. Отец, военный врач, человек образованный и начитанный, был сломлен смертью любимой жены и целиком ушел в религию.
Прежде он читал детям саги и рассказывал сказки, теперь же ограничивался мрачными напутствиями из Библии, из которых становилось понятно, что все они в итоге неизменно попадут в ад. Не лучший материал для формирования детской психики. Доктор Мунк любил своих детей, но все, что он смог передать им по наследству, – склонность к депрессии. «От отца мы унаследовали плохие нервы, а от матери – слабые легкие», – говорил уже взрослый Мунк.
В детстве Эдвард постоянно болел: его мучили бронхит и ревматизм суставов. Мальчик даже не закончил школу. Единственное, к чему у Эдварда была склонность, так это к математике. С этой наукой доктор Мунк связывал будущее сына, прочил ему карьеру инженера, укрощающего водопады Норвегии во имя благого дела и стабильного заработка. Но у Эдварда были другие планы на собственную жизнь: он хотел рисовать. Первые наброски мальчик делал под руководством тетки, любившей сидеть перед мольбертом и приклеивать к холсту листья, а потом обрисовывать их. Хобби быстро вышло из-под контроля: Мунк уже ни дня не проводил без мольберта, рисовал все подряд и, конечно, членов семьи. Когда Эдварду было четырнадцать, умерла его любимая сестра Софи, самая старшая из детей. Эта смерть стала не просто трагедией для Эдварда, она определила будущее его живописи. «Больная девочка», «В комнате умирающего», «Крик» и другие знаменитые полотна художника связаны именно с этой утратой.
Мунк учился в Королевской школе рисования в Христиании (прежнее название Осло), когда нашелся первый покупатель на его картину. Семья ликовала: наконец-то появятся деньги! Эдварду, конечно, хотелось продемонстрировать отцу, что выбранная им профессия не так уж безнадежна и безденежна. Покупателем оказался богатый строитель, живший неподалеку. Уж ему-то можно доверять: у обеих его дочерей муфты из тюленьего меха, а значит, денежки имеются. Картина строителю понадобилась, чтобы повесить над письменным столом, а юный Мунк был единственным художником, которого он знал.
Весь день, назначенный для продажи, Эдвард не отходил от окна: высматривал силуэты с тюленьими муфтами в руках и гадал, какую картину предложить и за сколько. Строитель так и не пришел. Поверженный Эдвард уже лег спать, когда отец заглянул к нему в комнату: «Самое трудное, сын, – это продать картину. Подумай, в Норвегии много водопадов».
Картины, деньги, один ствол
Каждый начинающий художник обязан пожить в Париже. Правда, в случае Мунка роль Парижа мог сыграть любой другой город. «О Париже я ничего не помню. Помню только, что перед завтраком мы выпивали, чтобы протрезветь, а потом пили, чтобы опьянеть», – вспоминал он годы спустя. Алкоголь помогал замкнутому меланхоличному Эдварду раскрепоститься. Так он, интроверт по натуре, легче переносил общество приятелей и заводил знакомства с дамами. Видит Тор, дамы сами были не прочь завести знакомство с высоким, стройным норвежцем! А беспомощность Мунка вызывала у женщин еще большее желание его опекать. Даже трезвым Эдвард был довольно рассеян: однажды на светский прием заявился со спичками в рубашке вместо запонок (не смог их найти), а когда его попросили сказать речь, встал – и не сказал ни слова. На Осенней художественной выставке 1886 года было представлено одно из первых крупных полотен 23-летнего Мунка – «Больная девочка». Критики безжалостно растоптали картину, назвав ее «выкидышем», «наполовину стертым наброском», «полубезумными бреднями». «Лучшая услуга, которую можно оказать Эдварду Мунку, – это молча пройти мимо его картин» – таков был вердикт. Разумеется, подобная реакция больно ударила по самолюбию Мунка. Он страдал. С годами художник научился выдерживать критические отзывы, но так и не смог забыть чувство беспомощности и ужаса, когда твое творение уничтожают словами.
Пока Мунк писал свои тусклые, по мнению критики, картины, его личная жизнь играла яркими красками, хотя художник и относился к женщинам недоверчиво, стараясь не отдаваться страстям. «Мужчина, живущий для женщины, теряет что-то от своей самобытности. На него более нельзя положиться, – делился своими размышлениями с приятелями Мунк. – После совокупления мужчина чувствует себя усталым. Женщина хочет говорить. У мужчины лицо становится серым, глаза – усталыми и пустыми. Женщина становится золотисто-румяной». Художник пристально следил, чтобы его увлечения не перерастали во что-то серьезное.