Александр «Чача» Иванов
Ветеран панк-рока рассказал о своих сложных отношениях со спиртным, религией и симфонической музыкой.
Я впервые познакомился с вашей группой на концерте Faith No More в 1997-м, где вы были на разогреве.
Тогда я понял, что такое крутизна. Вот мы там, в подвале, кривляемся, пытаемся быть джонни-роттенами и сид-вишесами-переростками. А наши практически ровесники из Калифорнии вот такое творят! Поэтому, конечно, участие в одном с ними концерте – это были величайшая честь и сильнейшее унижение. После такого выступления бравый самурай должен себя зарезать. Он должен увидеть, как вдохновляющие его люди это делают, осознать свое ничтожество и принять мученическую смерть. Но мы, к счастью, не в японской культуре воспитаны.
Более того, басист и основатель Faith No More Билли Гулд продюсировал ваш альбом «Посталкогольные страхи».
Мы уговорили главу Feelee Records Игоря Тонких привезти его, и Билли со своим звуковиком приехал месяца на полтора. На студии «Союз» мы записывались, сводили и страшно бухали. Все происходило в асоциальном формате, довольно брутально по тем временам. Сейчас это уже мейнстрим: если ты рок-звезда, то должен разнести отель; если богатый – ездишь на дорогих машинах. А на тот момент мы были пионеры – первопроходцы необузданного, рок-н-ролльного образа жизни. В момент между сломом советской системы и нарождением на ее месте нового формата на некоторых уровнях не было власти, и жизнь шла своим чередом, неуправляемая. С мента можно было тогда сбить фуражку. Менты в тот момент стали делегитимированными и понимали, что их превосходят силой. Поэтому потолкаться с ментами было обычной практикой. Не то что сейчас.
А ты сейчас в России, что ли?
Я в Петербурге, обживаюсь, мне очень нравится. Я оказался в странном положении, ведь последние семь лет прожил в американской деревне Санта-Барбара, где меня никто не знает, я ноунейм в шортах и шлёпках, как и все там. А в Санкт-Петербурге я впервые столкнулся со всенародной любовью – впервые такое в жизни ощутил.