Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Вдова Владислава Стржельчика: «В театре его без иронии называли Ваше превосходительство»
Известного артиста Владислава Стржельчика обожали театралы и зрители кино. Его способность к перевоплощению была действительно невероятна. Огромный талант, аристократическая внешность, жизнелюбие... Артист старой школы. Его жена Людмила Шувалова прожила с ним 45 лет и поделилась с нашим журналом рассказом о том, каким Стржельчик был в жизни, каковы были его отношения с Георгием Товстоноговым и коллегами по театру. И ее рассказ проникнут огромной любовью, которую пара пронесла через всю жизнь. К сожалению, Людмилы Павловны недавно не стало, но она успела оставить поклонникам большого артиста свое «завещание», свою память.
Когда Владислав Игнатьевич предложил мне стать его женой, сразу предупредил: «Я люблю тебя, но больше всего на свете я люблю театр. И никогда мое чувство к тебе не станет на первое место». Мне хватило мудрости принять эти условия и смириться... С этой минуты моя жизнь была посвящена ему, а его жизнь — театру. Рядом со мной оказался неординарный человек, он должен был стать большим артистом, ему нужна была моя помощь. Я жила его интересами, создала дом, такой же изящный, нарядный, как он сам, куда ему всегда хотелось возвращаться. Мои подруги детства и юности были забыты. Выйдя замуж за Стржельчика, позволить себе дружить я не могла. Убежать с подружкой куда-то надолго, чтобы муж вернулся домой и сам себе разогревал обед?! Такой картины невозможно было представить! Даже не помню, умел ли Владик зажигать газ.
Он не любил бытовые трудности. Если бы у нас появился ребенок, муж сразу бы отошел на задний план. И я отказалась от этой мысли. Владик был для меня всем на свете — и ребенком, и мужем, и любовником. Удивительный, горячо любимый и непредсказуемый. Я ездила с ним на гастроли, не пропускала премьеры, репетиции, была в курсе всех съемок.
А он и до конца дней своих оставался большим ребенком, у которого есть любимая игра — театр. Владик, можно сказать, относился с ребяческой увлеченностью к профессии. Он играл на сцене страстно, самозабвенно, плакал настоящими слезами, играл так, как играют дети. А детей, как известно, переиграть невозможно...
Его детство и юность прошли на улице Гоголя — сегодня это вновь Малая Морская, она протянулась от Невского проспекта до Исаакиевской площади. Самый центр. Его папа работал инженером, мама была сотрудницей Эрмитажа. Окна их небольшой трехкомнатной квартиры выходили во двор, на стену соседнего дома. Маленькие комнатки, длинный коридор и большая кухня с плитой посередине.
Владик был поздним ребенком в семье, рос обыкновенным шалопаем, учился средне, обожал сладости. На его детские фотографии было невозможно смотреть без умиления: голубые глаза и белокурые кудри до плеч. Маленького Владика водили на выставки, на концерты, папа по воскресеньям брал его с собой в костел. Мальчику очень нравились торжественные, величественные звуки органа. Владик рассказывал, что даже хотел стать музыкантом, у него был абсолютный слух. Кстати, ему было очень лестно получить роль знаменитого пианиста Николая Рубинштейна в фильме Таланкина «Чайковский».
Еще в школе он мечтал о театре и поступил в театральную студию при БДТ. Владик рассказывал, что война для него началась в 1940-м, в финскую кампанию. Всю Великую Отечественную он воевал на фронте, вначале в действующей армии в пехоте, потом играл в военном ансамбле. Он служил под Ленинградом, в Лисьем Носу. Когда его посылали в командировку в город, он свой паек относил родителям. Добирался то на попутках, то пешком, нередко попадая под обстрелы. Потом его семью эвакуировали из блокадного Ленинграда.
Интересно, что кинодебют Владика состоялся во время войны. Он сыграл эпизодическую роль в фильме Райзмана «Машенька». Об этом Владик много рассказывал мне, когда мы только начали встречаться, а познакомились мы в Сочи весной 1950 года.
Я только окончила театральное училище и поступила в штат московского Центрального театра транспорта. Летом мы с подружкой поехали отдыхать в Сочи. Через несколько дней после симфонического концерта в Зимнем театре администратор подвел ко мне четырех красавцев. Это были артисты ленинградского Большого драматического театра, приехавшие в Сочи на гастроли. Среди них был и Владик. Гастроли проходили с огромным успехом, на пляже только и было слышно: «Видели Стржельчика и Ольхину в «Девушке с кувшином»? Потрясающе!» Но мне спектакль показался слишком пафосным. Честно сказала об этом Владиславу Игнатьевичу. Привыкший ко всеобщему обожанию, он удивился и даже обиделся.
С тех пор мы практически не расставались. Мне было почти двадцать четыре, Владик — на шесть лет старше. Встречались по утрам в кафе «Алые паруса», завтракали и отправлялись на пляж. Вечером виделись в театре: я пересмотрела весь репертуар БДТ. В Москву ехали вместе: поезда из Сочи в Ленинград ходили тогда через столицу. Остаток лета перезванивались, встречались, когда Владик приезжал в Москву. Честно говоря, я думала, что у курортного романа продолжения не бывает. Мы были молоды, беспечны и не подозревали, что проживем вместе долгую жизнь длиною в 45 лет...
В том же сентябре Владислав Игнатьевич пригласил меня в Ленинград. Мы гуляли по городу, ездили в Павловск, Петергоф. Он сказал, что хочет, чтобы я осталась с ним. Но было одно препятствие: он был женат, у него росла дочь двух лет. Я спросила его об этом. «Я ухожу из семьи. Это дело решенное и не зависит от твоего ответа», — сказал он.
Вернувшись в Москву, я объявила родителям, что выхожу замуж. Это как же надо было любить этого человека, чтобы добиться перевода из Театра транспорта в БДТ, расстаться с московской пропиской и с одним чемоданчиком приехать в Ленинград!
Я прибыла в город на Неве в декабре 1950 года, а уже 16 января была зачислена в труппу. Мое положение в БДТ было очень скромным. Владислав Игнатьевич не вмешивался. Он всегда говорил: «Блата в театре я не признаю» — и никогда для меня ничего не просил. У Товстоногова выпрашивать роли было бессмысленно. Я счастлива, что в итоге нашла себя в этом театре как второй режиссер.
Товстоногов пришел в БДТ в 1956 году. До прихода Георгия Александровича театр переживал трудное время: режиссеры не задерживались, публика не ходила на спектакли. После выхода спектаклей «Безымянная звезда», «Идиот» и «Варвары» в театр вернулись зрители. Владик уже тогда играл по 25—30 спектаклей в месяц.
Новый главный режиссер театра сразу угадал в Стржельчике, несмотря на его молодость, большой потенциал. С ним можно было строить новый репертуар. Стржельчик стал одним из самых любимых артистов Товстоногова. Они были необходимы друг другу. И если до этого Владик играл в основном героев-любовников, то главный режиссер увидел в нем характерного артиста. Вот что сказал однажды Георгий Александрович о Владике: «Он родился артистом, он угадал свое призвание. С театром у него любовь счастливая и взаимная. Я бы даже сказал, что это страсть на всю жизнь: определяющая и всепоглощающая...»
Первые годы нашей совместной жизни оказались непростыми. Не могу сказать, что друзья Владика сразу встретили меня с распростертыми объятиями. На меня обрушилась огромная ответственность за человека, который бросил семью. Одно меня утешало: он ушел не из-за меня, там давно уже все треснуло. Просто я оказалась последней каплей...
Жизнь мы начинали с нуля. Владик ушел из дома, взяв с собой зубную щетку, томик поэм Пушкина, старое пальто, костюм и три белые рубашки. Мы сняли угол у гримерши из БДТ. Это была квартира с кухней без окна на улице Чайковского. Я ежедневно кипятила, стирала, крахмалила и гладила его рубашки. Вскоре нам выделили комнату в театральном общежитии. Из мебели стол, два стула и тахта. Кто-то из друзей Владика подарил нам чайник, кто-то кастрюлю. Я сразу же заказала в мастерских театра стеллажи, первое, что мы начали приобретать, это книги.
Поначалу было очень трудно. Но я любила Владика, хотела быть с ним и мужественно сносила все невзгоды. В нашей совместной жизни все бытовые заботы я взяла на себя. Утром я должна была приготовить завтрак, отправить его на репетицию. По часам знала, когда он придет обедать, какой вечером у него спектакль, когда его нужно разбудить, какой костюм подготовить. Он в эти мелочи жизни не вникал. У него были свои обязанности: театр, общественная работа, кино, концерты...
Владислав Игнатьевич не знал, где взять чистую рубашку, галстук, носки. Не представлял, где лежат деньги, отдавал мне и зарплату, и гонорары. Он любил и умел хорошо одеваться. Очень за собой следил, обожал хорошие духи. Кто-то из коллег про него сказал: «От него пахнет Артистом». Как-то его пригласили на встречу со студентами театрального института, но он отказался: «Только, пожалуйста, не завтра. Утром у меня репетиция, вечером спектакль, и я буду вынужден весь день ходить в одном костюме. Давайте назначим день, когда вечером я буду свободен». И это не было рисовкой. Он хотел перед студентами выглядеть празднично.
Зарегистрировались мы через семь лет совместной жизни. Владик хоть и ушел из семьи, не был официально разведен. Меня часто спрашивали журналисты: «Почему вы не взяли фамилию мужа?» Да потому и не взяла, чтобы потом не говорили: «А кто это там бегает в массовке? Жена Стржельчика?»
Мои родители очень за меня поначалу переживали, но когда поближе познакомились с зятем, были им очарованы. Папа не уставал повторять: «Держись за Владика, он замечательный человек!» А мама от него пребывала в восторге — не влюбиться в Стржельчика было невозможно. Помню, она удивлялась: «А у твоего мужа бывает плохое настроение? Он как будто светится». Владик к моей родне относился очень внимательно Когда умер папа, моя семья оказалась в трудном положении: брат только что поступил во ВГИК (Валерий Шувалов — известный оператор, снявший фильмы «Экипаж» и «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». — Прим. ред.), мама не работала. Валерий хотел перевестись на заочное отделение, но Владик запротестовал — и все пять лет обучения помогал моей семье деньгами. Ни разу не попрекнул меня за то, что в его единственный отпуск на даче полным-полно народу. А ведь мог бы возмутиться: ему надо отдыхать, а тут моя больная мама, сестра, маленький племянник. Владик трогательно за моей мамой ухаживал. Помню, как привозил тещу на дачу: сажал ее на перроне в инвалидную коляску, не стесняясь любопытных взглядов, и вез к машине...