Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Валентина Титова. Понять и простить
Положила в сумку халат, тапочки, зубную щетку. Сказала Басову: «Володя, меня не будет... Неделю...» А знала, что уезжаю навсегда. Уже третий день прощалась с миром, с тем, что любила, и с тем, чего раньше не замечала, не чувствовала.
С ознание вырвалось из привычного бытия, и я впервые увидела мир Божественный, совершенный — с другими звуками, другим ритмом. Написала духовную. Спрятала. Найдут когда-нибудь.
— До свидания, береги детей.
Выходим к лифту: меня сопровождает друг — Фаина Михайловна, мама актера Эрика Зорина. Вслед выбегает Басов, и раздается вопль на весь подъезд:
— В абортарий едешь?!
Я оборачиваюсь, смотрю ему в глаза и возвращаюсь в квартиру. На нашем старинном комоде в прихожей стоит хрустальная пепельница. В ту же секунду, как в замедленной съемке, она летит в Басова. Крик боли, окровавленные пальцы. Теперь все...
Мы на Каширке, в Онкоцентре. Фаине Михайловне плохо, ищу ей капли и с моими вещами отправляю домой. На поступивших страшно смотреть. Да и на меня тоже. «Ухо-горло-нос» — так называется «мое» отделение. Мой красивый элегантный доктор решает: «Готовьте ее на завтра. Сегодня не ешьте, не пейте лишнего». Я почти не ем и не пью уже четыре месяца.
Утром увозят на операцию. Сутки в реанимации. За окнами шумит Каширское шоссе. Ужасающий грохот долбит по мозгам, сводит с ума. Боже... Как же мне хочется кофе!
На следующее утро везут в палату через холл, в котором больные смотрят телевизор. Слышу свой голос. Идет фильм с моим участием. Меня душит смех. Чувство юмора не исчезло. Встретились две Титовых: духовная — фильм и физическая — тело. Пора соединяться. Дай-то Бог! Ввозят в палату, перекладывают на постель: «Выздоравливайте!»
Дверь закрывается. Восемь дней я должна лежать и ждать приговора: только тогда врачи определят — злокачественная у меня опухоль или нет. Осталось семь дней. Я уже мысленно попрощалась со всеми...
Встаю, надеваю халат, выползаю в коридор, цепляясь за стенку: «Что случилось? Вам нельзя вставать, нельзя!» Знаю, что нельзя. Ничего нельзя. Но ведь до приговора осталась всего неделя!
...Как странно и страшно. Выносят тело шестнадцатилетней девушки. Я запрещаю себе говорить о болезни. Только о хорошем, только о прекрасном. В нашей палате — клуб. Еле разговариваем, язык не слушается, но смех, шум, анекдоты. Чувство юмора болезни неподвластно. Входит доктор:
— Что происходит?
— Мы лечимся!
Он уводит меня в кабинет:
— Вам не нужно такое видеть. Вы можете уехать домой, ведь условия позволяют?
— Да, — вру я.
Мне здесь лучше, чем дома, но в карте стоит мой адрес: Тверская, 9, и он говорит о том, что у меня феноменальные условия. Женщина, которой страшно повезло, страшно. Врач думает, что я небожительница, богиня: известная актриса, дома прислуга, а муж, знаменитый актер и режиссер, носит меня на руках.
В этот же день приезжает Басов. Другой Басов. Милый, добрый — просто женская мечта. Варит кашки, трет яблоки. Но я перешла черту и возвращаться назад не могу и не хочу. Через семь дней известие: опухоль не злокачественная. Я буду жить!
— Доктор, что мне делать? Ваши рекомендации?
— Измените жизнь, если сможете.
Я смогу! Раковый корпус расставил все по своим местам. Я выхожу из рабства. Басов — это Басов, а я — это я! Отныне наши пути расходятся.
«Богиня, красавица...» — я слышала это всегда. Говорили, что у меня были необыкновенного цвета кожа и порода. Поклонники смотрели вслед, оказывали внимание, но я не горела желанием подпускать их ближе. Моей душой уже владел театр. Мне не нравилось, как в реальности жили люди, а театр воплощал мои мечты, и жизнь там была осмысленной.
Приехала из Свердловского театрального училища в Ленинград, поступать в студию Товстоногова. Прочла приемной комиссии подготовленные отрывки, и меня за ручку отвели в репетиционный маленький зал к Самому. Вошла в комнату и очутилась перед Георгием Александровичем. Он пристально посмотрел на меня и попросил почитать что-нибудь. Потом сказал: «А басню можете?»
Прочла басню, потом «Перчатку» Шиллера.
Он как-то благосклонно, по-отечески говорит:
— Хорошо, хорошо... Так, вы с вещами?
— Нет.
— В общем, я вас беру. Девочка, у вас есть неделя, чтобы съездить к родителям и забрать документы.
Вот так, в момент, в этом маленьком репетиционном зальчике решилась моя судьба. Я стала ученицей гениального Товстоногова.
Тут же начали строить догадки, говорить глупости... Нет, я не спала с Товстоноговым, просто он меня обожал. Бывало, нарочно пройдет по ученическому корпусу, чтобы увидеть. Через два месяца я уже играла старшую сестру Александру в «Идиоте».
Какой это был театр! Все было прекрасно, кроме одного: студия создавалась для ленинградцев, поэтому общежития не было. На первые полгода меня приютила семья моей подруги. Потом я пыталась снимать комнату, но — то алкоголики, то ненормальные, то клопы, так что большую часть времени жила прямо в театре. Жора Штиль и Ваня Краско дали мне ключ от своей гримерной. Там стоял диван. Чтобы дежурные меня не нашли при обходе, я влезала внутрь дивана, но однажды заснула, и меня обнаружили. Скандал! Бедные Жора и Ваня!
Сколько ночей я провела в подъездах, на Московском вокзале! Являлась в театр в шесть ноль-ноль. Единственная. Тут же в душ, и в девять я — уже похожая на нормального человека, отмытая и отглаженная — на занятиях.
Приехала мама, чтобы проверить, как живет дочка. Я в то время снимала угол в очередном «клоповнике». Проверила, наплакалась: клопы и ее сожрали, не пожалели. Умоляла вернуться: «Ведь в Свердловске тоже есть театры!» Но мне в Питере больше нравилось.
Путь к Невскому лежит от БДТ по Фонтанке, к площади Ломоносова, там булочная-кондитерская с огромными вкусными ватрушками. Затем с ватрушкой в зубах по улице Зодчего Росси к Пушкинскому театру, в Катькин сад, посидеть минут десять на скамеечке. ...И в «Елисеевский», где пахло кофе, колбасами, хлебом и настоящей жизнью, без винегрета и каши. А в выходные — в Эрмитаж! Я здесь была, я здесь ходила, я здесь рыдала. Здесь ковали мои профессиональные навыки, мою душу и мой независимый характер. Боже, за что такое счастье?
На втором курсе получаю главную роль в спектакле по пьесе «104 страницы про любовь». Я начала репетировать, мне безумно нравилась пьеса, роль, о которой можно было только мечтать... Но часть моего сердца уже была в Москве.
Каникулы. Лечу домой, в Свердловск. А там — гастроли Театра имени Вахтангова. Пришла за кулисы знакомиться. Как только подала ему руку, меня замкнуло. Мгновенно. Это был Вячеслав Шалевич. На всю жизнь подаривший необыкновенное ощущение возможности жить выше уровня земли. Только любящим знакомо это чувство невесомости. Голову снесло. И началось!
Письма каждый день, внезапные приезды, встречи где придется. Оба мы были бездомными и бестелефонными. У нас был настоящий эпистолярный роман. У меня перерыв пятнадцать минут — мчусь на Невский за его письмом и отправляю свое. Конечно «авиа»! Как хорошо тогда работала почта. Я жила этими письмами.
Это был самый светлый кусок моей жизни. Такое ощущение, что мы где-то раньше встречались, в прошлых жизнях. Ощущение родства. Это не объяснить словами. Мы не могли насмотреться друг на друга. Слава — самый добрый, самый щедрый мужчина в моей судьбе. Видя, что у меня старые туфли, не спрашивая, шел в магазин и покупал самые элегантные, самые красивые, самые дорогие. И духи дарил только французские, «Шанель».
Но Слава в Москве, а я в Ленинграде. Для меня БДТ — единственный, совершенный, самый-самый, мой Дом, моя семья, моя жизнь! Для Славы то же самое — Театр имени Вахтангова. Как оставить? И он летает в Ленинград, я — в Москву. Замкнутый круг.
«Титова, вам записка на проходной», — бегу, разворачиваю: «Валя, я напротив, на мосту!» Какое счастье, какое счастье!
Я прилетала к нему, мы гуляли по Москве — некуда было идти. Слава был женат и имел ребенка... Я ни о чем не спрашивала. Просто любила. Жизнь требовала решений. Слава устроил прослушивание у Рубена Симонова, главного режиссера Театра имени Евгения Вахтангова, но ни я им, ни они мне не понравились. Не судьба...
Вечером — в поезд. Приезжаю, иду в театр. Вызывает Товстоногов. О ужас! Он все знает. Поливаю слезами свое отчаяние и глупость. Клянусь, что больше никогда из Ленинграда, ни ногой. Бес попутал. Дура!
Товстоногов снимает меня с роли. Весь театр в недоумении: он должен был не с роли снять, а выгнать! За малейший проступок актер изгонялся из театра, а тут такое! Но Товстоногов не захотел меня потерять.
Душа рвалась на части... Я использовала каждый шанс, чтобы увидеться со Славой. Поехала в Москву якобы на кинопробу в «Гранатовый браслет» Абрама Роома, хотя на самом деле спешила к Шалевичу. Сразу после поезда, уставшая и мечтающая поскорее с ним встретиться, сижу на «Мосфильме». Когда маленький, субтильного вида Роом вошел в комнату, то не обратил на меня внимания: я сидела вся сжавшись, ссутулившись. Он прошел к столу и заорал ассистентке:
— Приведите мне такую женщину, чтобы я почувствовал себя кобелем и...
Однако не успел закончить фразу — пытаясь хлопнуть по столу, он промахнулся и начал падать, но прыткая ассистентка, вероятно привыкшая к его пылкому нраву, успела Роома подхватить.
— Не волнуйтесь, Абрам Матвеевич, вот у нас тут студентка Товстоногова.
Я вжалась в кресло, думаю: «Надо же было стать свидетелем такого конфуза». А Роом как ни в чем не бывало посмотрел на меня, что-то про себя подумал и спокойно говорит:
— Так, ну что ж, идите переодевайтесь.
Меня потащили в костюмерную, одели, загримировали и обомлели — плечи покатые, худоба, тонкая шейка. Я идеально вписывалась в образ. Не успели отснять мою кинопробу, как тут же прибежали и от Эльдара Рязанова — он начинал «Дайте жалобную книгу», и от Басова, который работал над «Метелью». А меня ждет мой Слава, я бесповоротно теряю время! Сниматься-то все равно не буду.
Но у ассистентов по актерам — мертвая хватка. Наташа Терпсихорова вытащила меня из цепких рук помощников Рязанова и увела за собой — показывать «добычу» Басову. Притащила в комнату, посадила на стул... Сижу жду, смотрю на часы. Времени не остается. И тут в комнату как вихрь врывается Басов. У него был взрывной характер — он хотел с первой секунды покорить, очаровать, одурманить! И ведь чары его действовали: до встречи со мной он был дважды женат на красавицах-актрисах — Розе Макагоновой и Наталье Фатеевой.
На второй минуте нашего разговора Басов начал молоть романтическую чушь: «Вы одним лишь мановением ресниц способны покорить мир...» Думаю: «Боже! Что он несет?»
Он играл в режиссера, курил, пристально смотрел на меня, будто пытался разгадать, что я за фрукт. А я сидела как птица после дождя — двадцатидвухлетняя влюбленная девушка.
Басов выдохнул сигаретный дым:
— Хотите сниматься?
Отвечаю честно:
— Нет, не хочу.
— Это почему?
— Я учусь в театральной студии у Товстоногова, нам вообще не разрешают сниматься!
Он говорит задумчиво:
— Ну ничего, будем сниматься, будем сниматься...
— Извините, мне пора.
Мне выписали пропуск, и я побежала к Славе. Басов же, как рассказывают, стремительно вошел в соседнюю комнату и огорошил съемочную группу:
— Я женюсь!
Его немедленно стали отговаривать:
— Что вы? У нее роман с Шалевичем, свадьбой пахнет.
— Это роман, а я женюсь!
На самом деле никакой свадьбой не пахло, Слава мне ничего не предлагал... На следующий день по возвращении в Питер вместе со мной в театр пришла телеграмма: «Титова утверждена на роль в фильме «Метель». Меня немедленно вызвали к Товстоногову:
— Вы хотите сниматься?
— Нет, не хочу, я так и сказала Басову!
— Я вынужден вас отпустить... Телеграмма за подписью Фурцевой.
Картина снималась по заказу Франции, Товстоногову было приказано меня отпустить. Я поняла, что это конец, — Георгий Александрович больше не простит. За сутки судьба моя без моего согласия была решена. Владимиром Басовым.
Слава остался в Москве, а Басов победоносно увез меня в Суздаль на зимнюю натуру. За несколько дней вымораживаю себя там на всю жизнь. Вечерами с меня не могли снять чулки — ждали, когда лед на ногах растает. К счастью, кожа не сошла. В Суздале Басов активно принялся за «взятие крепости»: вечером после съемок — в ресторан или в кино. Хотя сам больше смотрел не на экран, а на меня. Но никаких ухаживаний, только внимание. Возвращаюсь в БДТ. Ура! Меня не выгнали!
Продолжение съемок должно было быть в июне — летняя натура. В мае приезжает Басов с другом, сценаристом Алешей Леонтьевым. Леша выступает в роли свата. Мне делают предложение, зовут замуж. Басов, который и мертвого уговорит, сейчас словно воды в рот набрал. Выступал Леша. Комплиментов и признаний я слышала много и никогда на них не реагировала. Но предложение мне делали впервые — уламывали профессионально.
— Я люблю Славу!
— Ничего, это пройдет. Вы молодая — потом поймете, оцените, увидите.
Все было убедительно, разумно, понятно и очень точно. Два месяца стратег Басов изучал обстановку и узнал, с какого боку подъезжать. Я была бездомна, в паспорте не было прописки: уехала в Ленинград — выписали из Свердловска, а в Ленинграде не прописали, ведь общежития-то не было. Словом — «девушка без адреса». Очень устала мотаться по углам, и он понял, что мне нужно!