Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Лев Дуров был по натуре дуэлянт. Рассказ друга
«Когда папу провожали в ополчение, сидели на кухне, я ляпнул: «Вдруг мы такой же треугольничек получим?!» Мама и сестры в испуге замолчали — я понял, что сказал глупость. А папа успокоил: «Нет-нет, этого не позволю. Все будет хорошо!» — вспоминал Лев Дуров.
С Дуровым мы познакомились летом 2008 года на даче артиста под Сергиевым Посадом, где он тогда отдыхал вместе с дочерью Екатериной и супругой Ириной Кириченко. В тот момент, когда Катя накрывала на стол, а Ирина Николаевна, коротко поздоровавшись с нами, спряталась в своей комнате, Лев Константинович провел экскурсию по дачному участку.
Скромный старенький двухэтажный домик расположился почти в овраге, на самой окраине дачного кооператива «Актер». Удивила особая тишина. Встречая нас в длинных шортах, похожих на семейные трусы, и футболке, Лев Константинович шутил: «Хожу в чем хочу, даже голым могу — никого тут не видно. И тихо. Буду здесь умирать — на помощь никого не дозовешься... Наш первый дачный домик еще не стоял на участке, а его уже украли. Да-да! Он был запланирован щитовым, нам привезли щиты и сложили. Должны были приехать рабочие его собрать. Но приезжаю я и вижу, что участок пустой. Как потом выяснилось, некий подрядчик продал наш будущий дом. Такую аферу он провернул и с некоторыми другими жителями нашего дачного кооператива, председателем которого была Татьяна Доронина. Она-то через суды добилась, чтобы тот ворюга вернул нам дома. И вот появилась эта часть домика — такая облезлая, странная, серая, построенная из щитов. А уже с годами пристраивали веранду, кухню и так далее. Вот и получилось нечто несуразное. Но я этот дом люблю».
Дуров очень гордился «аллеей звезд» — дорожкой из бетонных плиток, на которых видны были оттиски рук друзей и подписи: Сергей Гармаш, Александр Ширвиндт, Георгий Мартынюк... Посередине участка — статуя женщины, которая льет воду из кувшина.
Спрашиваю:
— С кого же такую лепили?
Дуров — серьезно:
— Ее изваяли еще до нашей эры, раритет!
Помню, я даже растерялся: как реагировать?! Заметив это, артист довольно хлопнул руками и засмеялся:
— Да вру я, это мне на 70-летие в театре «Школа современной пьесы» подарили. Назвал ее Марусей.
Лев Дуров славился не только розыгрышами и байками, но и тем, что собирал всякое «барахло», как он выражался. На даче у него скопилось много такого добра: навесные замки, старинные дверные ручки, немецкие медали, которые выдавали в публичных домах Германии с надписью «За хорошую работу», или большая чугунная медаль — такими «награждал» пьяниц Петр Первый.
Среди прочего — ржавая солдатская каска времен Великой Отечественной войны, которую артист нашел на съемках в Крыму.
— Вот видишь — дырка от пули, понятное дело, что солдата сразу убило, — показывает Лев Константинович. — Мне было девять лет, когда началась война, я жил в московском районе Лефортово. Поначалу никто ничего не понимал и мы, мальчишки, относились к этому даже с шуткой. Нам казалось это какой-то дурацкой игрой. А вот когда полетели первые немецкие самолеты, стало страшно. Потом пришли первые похоронки, и женщины-соседки завыли.
Помню, когда папу провожали в ополчение, сидели на кухне, я ляпнул: «Вдруг мы такой же треугольничек получим?!» Мама и сестры в испуге замолчали — я понял, что сказал глупость. А папа успокоил: «Нет-нет, этого не позволю. Все будет хорошо!»
Еще вспоминаю, как пришла фотография моего двоюродного брата-сапера, точнее, его оторвавшейся головы, которая впечаталась в дерево. Он подорвался на мине, а его командир сделал такой кадр...
Я, как и многие мальчишки, начал ходить в мастерские МВТУ имени Баумана, там и токарил, и слесарил. Например, продувал щеткой корпуса для мин. Самое страшное ощущение испытывал, когда мы ходили помогать в военный госпиталь. Помню, перепугался до смерти, когда в первый раз держал ногу бойца, которую ему ампутировали. Как она отделилась от тела и осталась у меня в руках, тяжелая такая. А еще собирали с крыш зажигательные бомбы... Как-то я находился на крыше, и почти рядом пролетел немецкий самолет, я видел в кабине летчика, который посмотрел на меня, улыбнулся и подмигнул. А я стоял весь красный, злой от бессилия! Этот самолет, пролетев мимо меня, скинул бомбу на госпиталь...
В послевоенное время у всех дома было оружие. И у меня тоже. Как мы его добывали? На станции Москва-Товарная был целый ритуал. Приходишь туда с пачкой махорки в кармане, отдаешь ее часовому. Он идет со своего поста к паровозу, а затем обратно. И вот за это время ты должен сбегать к вагонам, открыть, посмотреть и выбрать что тебе нужно: каски, пистолеты, автоматы. Везли тогда трофейное все, немецкое. В свое время у меня был целый военный музей: наганы, мины, револьверы, автоматы.
Помню, нахожусь я как-то дома, разбираю на полу парабеллум. Увидел в окно, что идет отец. Я пистолет под тахту кинул, а патроны сыпанул в печку. Когда папа вошел в комнату, пули начали взрываться. И все полетели мимо наших лиц, прямо в стену. Отец побледнел от страха. Когда «выстрелы» кончились, подошел к сундуку, вынул оттуда веревку. Он знал, что ритуал порки существует, но как это делается, не ведал. Папа долго не мог засунуть мою голову между колен, выскальзывала. Тогда я сам снял штаны, просунул голову между его ногами. Папа выпорол так, что потом я дня три в школе стоя занимался.
Но больше никакого насилия в нашей семье не было. Мой отец работал во Взрывпроме, готовил взрывы тоннелей разных, объектов. В общем, работяга. Но за всю жизнь он не произнес ни одного бранного слова. Не курил, не пил. По праздникам мог рюмочку портвейна выпить. И никогда не диктовал, кем мне быть, что делать в жизни...
После того посещения дачи Дурова мы пересекались за кулисами Театра на Малой Бронной, где он служил, и на разного рода мероприятиях. И всегда Лев Константинович был веселый, с шутками-прибаутками. Однажды перед Новым годом рассказал мне очередную байку:
— Как-то меня пригласили подработать — сыграть медведя на новогодних елках в Колонном зале Дома союзов. И вот заболела актриса, которая у нас играла лису. Меня попросили: выручай, еще и денег подзаработаешь. А мой медведь с этой лисой не пересекался на сцене. Я отыграл медведя и переоделся в шкуру лисы. Как ее играть? Подумал: она должна быть такой кокетливой, женственной. Вышел и начал ко всем приставать: к волку, к Деду Морозу... И вот когда закончилась елка, меня вызывает директриса. Она закричала: «Это что за лиса у вас?! Она же какая-то проститутка!» Больше на эти елки меня не приглашали.
— Лев Константинович, однажды Валентин Гафт про вас написал эпиграмму:
Актер, рассказчик, режиссер,
Но это Леву не колышет,
Он стал писать с недавних пор,
Наврет, поверит — и запишет...
И вот как вам верить после этого?
— Ох, Валя часто это читает. Ведь как рождаются и живут байки? Кто-то рассказал, другой пересказал, добавив от себя кое-что, и так далее. А я рассказываю то, что происходило со мной или на моих глазах. Ну вот, например, в отместку Гафту за ту эпиграмму расскажу историю. Причем ничего не придумал от себя, честное слово. Было это в 60-х годах в Ялте. Мы с супругой Ириной отдыхали в доме творчества «Актер». Там же в это время проводил свой отпуск и Валя. Однажды приехал со своими сеансами гипноза некий доктор Шкловский. А мы ведь тогда о таком явлении даже не слыхивали, интересно стало! Зал был битком. Доктор со сцены нас гипнотизировал, причем творил что хотел. Сильный был гипнотизер! И глаза у него такие выразительные, зеленые. Я сам на его сеансе и собачкой лаял, и змеей ползал. И вот Валя Гафт за такое издевательство задумал ему отомстить. А у этого Шкловского работала ассистентка — очень симпатичная девушка. Было видно, что у него к ней чувства. Гафт стал назло гипнотизеру демонстративно ухаживать за девушкой. Как-то раз лежим мы все на пляже: я, Ира, Валя и неподалеку гипнотизер. Вдруг Гафт встает, потягивается и говорит нарочито громко: «Пойду в номер, побреюсь. У меня сегодня свидание». И тут Шкловский очень спокойно объявляет: «Не пойдешь ты сегодня на свидание». Валя лишь ухмыльнулся в ответ и ушел. После чего пропал на сутки! В конце концов я заглянул к нему в номер, а он там лежит с перегоревшей бритвой в руках и спит. Вот так над ним пошутил наш гипнотизер.
В апреле 2011 года я впервые оказался у Льва Константиновича в его московской квартире на Фрунзенской набережной. За два месяца до этого ушла из жизни супруга актера. В одной из комнат еще оставалась специальная кровать для лежачих больных.
— Зимой 2008 года Ирина поскользнулась на улице и сломала шейку бедра, — со слезами рассказывал Дуров. — Врачи оперировать ее отказались. Все-таки 77 лет тогда ей было, операцию не перенесла бы. Жена уходила почти три года. На это время больничной палатой Ирочке служила маленькая комнатка в нашей «двушке». Мне кажется, я до сих пор чувствую запахи лекарств. Все это время она лежала. Многие и не знали об этом, потому что мы старались ни с кем не говорить на эту тему. Зачем свои неприятности на кого-то вешать?