Юрий Яковлев: последний романтик уходящей эпохи
"С годами все чаще критики стали говорить, что Яковлев в кино сыграл Мышкина лучше, чем Гриценко на сцене. Пырьев хвастался: "Знаете, что говорят про моего Мышкина? Что я отыскал его в доме для умалишенных! Что он настоящий сумасшедший, потому так и играет!" Он был этими слухами очень доволен. Ну а Юрий Васильевич вспоминал, что в период подготовки к роли действительно стал испытывать странные ощущения. Иногда ловил себя на том, что идет по улице и бормочет текст, люди же испуганно переходят на другую сторону..." — из записок Глеба Скороходова.
«Как-то записываясь на Гостелерадио у брата (писателя и телеведущего Глеба Скороходова, в те времена режиссера Главной редакции литературно-драматических программ. — Прим. ред.), Юрий Яковлев случайно обмолвился о своих корнях, — рассказывает Инга Сидорова, в девичестве Скороходова. — История деда-миллионщика и дяди, занимавшего весьма высокий пост в 30-е годы, а потом репрессированного и расстрелянного, потрясла Глеба, он воскликнул:
— Про это надо писать!
— Не сейчас... — деликатно ответил Юрий Васильевич.
Однако, надеясь, что когда-нибудь время придет, брат до конца жизни собирал материалы о Яковлеве. К сожалению, его не стало годом раньше, чем самого Юрия Васильевича. Работа была не закончена, но многое брат успел. Его записки публикуются впервые».
Голос Яковлева советовали продавать как лекарство
В 60-е годы у нас на студии Яковлев был нередким гостем. Сотрудники Гостелерадио шутили, что его голос нужно «разливать по банкам и продавать в аптеках как успокоительное». Стало модно приглашать Яковлева читать классику. Откуда взялся такой бархатный тембр, врожденное «барство», манеры? Однажды во время перерыва я спросил Юрия Васильевича:
— Ну откуда у вас такой голос?
— Думаю, от папы, он ведь выходил на сцену...
— Кажется, отец ваш был юристом...
— Это потом! А в юности он и в консерватории учился, и в одной из студий при МХАТе играл. Его сам Станиславский привечал! Но все, к сожалению, закончилось, потому что мой дедушка, купец первой гильдии, хотел, чтоб отец занялся серьезным делом. Сам дед был членом городской думы, владел крупным кожевенным заводом...
Слушая это, я просто оседал на стул. Человек с такими корнями сделал карьеру в СССР! Да как же ему удалось это скрыть?
Дед Яковлева Василий Николаевич, имея лавки в Воронеже, оказался не просто «мильонщиком», он занимал высокие должности: заседал в думе, какое-то время был даже городским головой. Серьезный человек. Разумеется, ему не нравилось, что его сын Василий вдруг стал заниматься в консерватории. А когда тот вообще уехал в Москву с намерением поступить на сцену МХАТа, Яковлев-старший употребил всю свою отцовскую власть, чтобы пресечь такое своеволие. И даже Станиславский, который действительно был с Василием Яковлевым знаком, не смог ничего сделать... Уйдя из театра, молодой Яковлев поступил в университет, чтобы получить профессию юриста. Но всю жизнь обожал театр и позже водил маленького Юру в тот самый старый МХАТ, где еще выходили на сцену Качалов и Книппер-Чехова...
Мама Юрия Яковлева, Ольга Михайловна, тоже была не из простой семьи. Ее отец владел маслозаводом в Таганроге, девушка получила неплохое образование в Таганрогской гимназии. Как-то во время каникул она отправилась погостить к подруге в Воронеж. В это время из Москвы приехал навестить отца Василий Яковлев. Там они и познакомились, а после свадьбы поселились в Москве, где в 1928 году и родился Юра. Разумеется, к тому времени от былого богатства родителей ничего не осталось, все было национализировано. Свои купеческие корни родители не афишировали, тем более что дед Яковлева, будучи старостой Спасской церкви в Воронеже, помогал священникам утаивать церковные сокровища от советской власти.
Юрий Васильевич был по-настоящему привязан к семье. Про свою маму Ольгу Михайловну говорил всегда с придыханием. Употреблял слова: «Золото!», «Ангел!» Как-то сказал: «Маму, может, не всякий назвал бы красавицей. Но у нее было то, что называется «шармом»... Говорят, и я это перенял». Совершенно согласен! Называл Юрий Васильевич маму Лелечкой. Да ее все так называли, даже когда она была в летах. А вот с отцом Яковлев не был так близок. Тот оставил семью, когда Юре исполнилось четыре года. По какой причине — неизвестно. Во всяком случае, больше Василий Васильевич не женился. Из прекрасной квартиры он ушел жить в общежитие и приходил навестить сына раз в неделю, по четвергам. Мама тоже так и не решилась выйти замуж. Возможно, ради сына... Юра это оценил. Он был полностью мамин сын. И конечно, чувствовалось, что обида на отца у него осталась. Однажды я спросил, что лежало в основе непонимания. Юрий Васильевич нехотя ответил: «Всякое бывало... Я не разговаривал с ним два года после того, как серьезно заболела моя первая жена, Кира. Папа сказал, что мне нужна здоровая жена...» Недоразумения между ними возникали. В подобных случаях Яковлев и тогда, и позднее ничего никому не доказывал — просто уходил.
Юрий Васильевич удивительно хорошо знал Москву: Пречистенку, Пироговку, сад «Эрмитаж», Петровские Ворота. И Подсосенский переулок, где до сих пор стоит тот старинный доходный дом, где он родился. Яковлев обожал водить экскурсии для знакомых из других городов. Когда вследствие реконструкции в шестидесятые старинные переулки начали рушить, он просто физически заболел. Каждый разбитый дом воспринимал как рану на сердце. Рушилось его счастливое детство... Хотя не всякий назвал бы такое детство счастливым. В нем были черные воронки, аресты, расстрелы... Все это началось после их переезда в квартиру в Колобовском переулке. Здесь «для ответственных работников» был построен филиал знаменитого Дома на набережной. Квартиру в нем получил дядя Яковлева, родной брат его мамы, он занимал ответственный пост. А потом и вовсе дослужился до помощника Кирова и уехал жить в Ленинград. Квартиру же оставил родственникам.
В 1937 году начались массовые аресты, и в первую очередь среди ответственных работников, которые были «удачно» собраны в одном доме. Как-то раз я спросил у Юрия Васильевича:
— Неужели вы уже что-то понимали в то время?
— Мне было почти десять лет, и я очень быстро стал все понимать, — ответил он. — Дядю в Ленинграде арестовали. Много лет спустя я увидел кинохронику: в президиуме Киров, а рядом мой дядя. Я попросил документалистов сделать для меня снимок с пленки. Это все, что осталось на память о дяде. Позже мне удалось напасть на его след. Я узнал, что его расстреляли. Родственников врагов народа тоже обычно брали. Если бы это случилось с мамой, я был бы отправлен в специальный детский дом для детей врагов народа... Поговорка «сын за отца не отвечает», сказанная Сталиным, на деле не работала. Отвечали, еще как! Даже домашние животные отвечали за своих хозяев. Помню, когда в квартире нашего соседа проводился арест, первое, что сделали вошедшие, — пристрелили его пса...
Но им повезло — маму Яковлева не арестовали. Хотя это почти невероятно: она же в то время работала на очень заметной должности — диетсестрой в столовой Кремлевской поликлиники. В этом закрытом для простых смертных учреждении была великолепная столовая, в которой можно было увидеть и Берию, и Орджоникидзе, и Тухачевского... А потом директор столовой, симпатизировавший Юриной маме, уволил ее, сказав: «Спасайтесь, сейчас идет чистка в нашей организации! Вам лучше сменить место работы». Одно время она замечала за собой слежку, под окном стояли «топтуны», но какой-то ангел-хранитель ее оберегал. Ареста не последовало. Возможно, помешала война, которая выгнала Яковлевых из Москвы.
Вообще-то они до последнего не хотели уезжать в эвакуацию, верили, что «все обойдется». Но в середине октября решились. «Страшные дни, когда кругом повальное бегство, паника, слухи, что немцы уже на окраинах Москвы, что перерезаны все дороги...» — вспоминал Яковлев. Несколько раз Юрий со своими одноклассниками приходил в военкомат: