Трудное счастье
Союз легендарного генерала Антона Ивановича Деникина и его верной жены Ксении Чиж не смогли разрушить ни революции, ни войны, ни эмиграция.
Начало романтической истории теряется в густых лесах Беловежской пущи. В 1892 году двадцатилетний Антон Деникин — будущий генерал-лейтенант Генерального штаба Русской Императорской армии и Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России — был произведен в подпоручики и отправлен служить во 2-ю полевую артиллерийскую бригаду, расквартированную в захолустном польском городке Бела Седлецкой губернии. В глубокой скуке провинциальной жизни офицеры развлекались охотой и как-то уговорили Антона пойти с ними на кабана.
Подпоручик сидел в засаде, когда услышал крики о помощи. Бросившись на зов, он увидел человека, судорожно цепляющегося за ветку дерева, под которым бил копытами разъяренный, раненный в шею вепрь. Подпоручик выстрелил — кабан упал замертво. А незадачливый охотник, спрыгнув на землю и с трудом переводя дыхание, представился: «Василий Чиж, налоговый инспектор».
Поблагодарив своего спасителя, он пригласил Антона запросто бывать у него. И уже через восемь дней молодой офицер присутствовал на крещении дочери Василия Ксении, которую домашние звали Асей. Позже Деникин шутил, что теща понравилась ему в тот день больше, чем младенец. Подружившись с семейством Чиж, Деникин стал проводить в их гостеприимном доме все свободные от службы вечера. Через три года он покинул Белу, намереваясь поступить в Академию Генерального штаба в Петербурге, и на прощание подарил Ксении большую куклу.
Прошло несколько лет. Деникин вернулся в Польшу и спустя время узнал, что родители десятилетней Аси развелись, а ее определили на полный пансион в Александро-Мариинский институт благородных девиц в Варшаве. По стечению обстоятельств полк Деникина тоже разместился в этом городе. Мать Аси попросила старого друга присмотреть за дочкой: навещать ее, следить за учебой, сопровождать на прогулках по воскресеньям. Тот охотно согласился — веселый нрав девочки и ее милые шалости трогали его, и свои обязанности воспитателя он исполнял с удовольствием.
Позже Ася вспоминала, что «дядя Антон» всегда начинал с того, что «производил ей смотр» — поправлял белый фартучек и пелеринку на форменном платье, убирал выбившуюся прядку волос, оттирал перепачканные в чернилах пальцы. И только убедившись, что внешний вид подопечной безукоризнен, вел в кондитерскую есть пирожные.
Вскоре Деникина перевели в Саратов, потом в Житомир, и следующая встреча с Асей произошла только спустя несколько лет. К тому времени он уже носил чин полковника, а вот личная жизнь так и не устроилась. Конечно, какие-то любовные истории случались, но приносили лишь разочарования. В июне 1910-го, следуя через Седлец, Антон Иванович решил навестить господ Тумских — дедушку и бабушку Аси — и неожиданно встретил там свою подопечную. Из милого шаловливого ребенка она превратилась в очаровательную восемнадцатилетнюю барышню, поразившую и смутившую его своей красотой.
Они сидели в нарядной гостиной и неспешно беседовали. Вот только Асины темные волнистые волосы, живые орехового цвета глаза и капризные пухлые губки очень мешали гостю сосредоточиться...
— Так вы с отличием окончили институт в Варшаве и собираетесь в Петербург? — невпопад спросил полковник.
— Да, поступать в университет. Меня увлекают гуманитарные науки: история, литература, философия.
А еще девушка доверительно призналась, что ждет и большой любви. И что чувство должно непременно прийти к ней в образе высокого блондина. Антон приуныл, поняв, что в свои тридцать восемь — коренастый, лысеющий — совсем не герой Асиного романа. «Стар я для нее», — с грустью подумал он.
К лету 1914 года Деникин получил генеральское звание и вместе с матерью Елизаветой Федоровной и старой нянькой Полосей перебрался в Киев. Узнав, что Ксения Чиж обручилась с корнетом Нарвского гусарского полка Михаилом Масловским — высоким блондином с небесно-голубыми глазами, решил забыть о ней навсегда. Тем более что вскоре началась война и личные дела отошли на второй план, да еще такие «вздорные и авантюрные», как неразделенная любовь к молоденькой девушке.
Однако судьба распорядилась по-своему. В самом начале Первой мировой корнет Масловский погиб. Ася бросила университет в Петрограде и уехала к матери, та с новым мужем — офицером Ивановым — жила в городке Шостка Черниговской губернии. Погруженная в свое горе, Ася была глуха к тому, что происходило вокруг. Иначе непременно заметила бы, что друг их семьи становится все более известным: имя генерала Деникина мелькало на страницах российской прессы.
Однажды утром, развернув газету, мать радостно воскликнула:
— Асенька, дядя Антон получил Святого Георгия 4-й степени. Только послушай, что о нем пишут, — и с волнением зачитала: — «В Галиции 4-я стрелковая бригада, именуемая Железной, под командованием генерал-майора Деникина прорвалась в глубокий тыл противника и заняла село Горный Лужок, где располагался штаб австрийского главнокомандующего эрцгерцога Иосифа Фердинанда. Эрцгерцог собирался завтракать, когда ему доложили, что русские занимают село. На столе остался кофейный прибор с вензелями эрцгерцога и кофейник с дымящимся кофе. Железные стрелки не отказали себе в удовольствии подкрепиться бодрящим напитком».
— Пикантная история! Представляю, как драпал от дяди Антона этот Иосиф Фердинанд, — впервые за долгое время рассмеялась Ася.
— Он всегда был очень храбрым офицером, — заметила мать. — Да и человек прекрасный: кристально честный, надежный.
Образ старого знакомого вдруг предстал перед Асей в новом, героическом свете. Она вспоминала внимательный взгляд серо-стальных глаз, низкий красивый голос, обаятельную улыбку. Захотелось написать ему. Но пожелает ли теперь прославленный генерал вспомнить о своей «маленькой воспитаннице»? Да и не к лицу барышне первой напоминать о себе.
И тут весьма кстати Асина родительница засобиралась в Киев по делам, а заодно повидать давнюю приятельницу по переписке — матушку Деникина. Дочка отправилась в гости вместе с ней и во время беседы как бы между прочим посетовала:
— Несколько раз писала Антону Ивановичу, но так и не получила ответа...
— Да что ты говоришь, деточка?! — всполошилась Елизавета Федоровна. — Обязательно напишу сыну и попеняю на невнимание.
Расчет оказался верным. Вскоре барышня получила взволнованное письмо: «Милая Ася! Быть может, так нельзя обращаться? Но иначе не умею. Мать писала, что не отвечаю на Ваши письма... Я их не получал. И грущу. Потому что образ милой Аси жив в моей памяти, судьба ее меня живо интересует, и я от души желаю ей счастья». В другом письме он заметил: «Вспомнил» — это неверно. Не забывал. Но... сантименты не идут старому генералу, который по рангу должен представлять собой нечто важное, бородатое, хриплое...»
Завязалась оживленная переписка. Он рассказывал о жестоких боях, ранении в левую руку осколком шрапнели. О болезни матери: «Иногда — надежда, иногда — нет. Впереди ждет пустота и подлинное одиночество — у меня ведь никого нет, кроме нее». Беспокоился об Асином здоровье. И по ее просьбе прислал свою карточку: «Глупо, конечно, посылать Вам такую большую образину, но, право, другой нет. Эта из альбома штаба армии. Сходство полное, но фотограф прикрасил, прибавил волос на моей лысой голове, сгладил морщины...»
Дружеские поначалу, его письма становились все нежнее. Но будучи зрелым человеком, он боялся разочаровать Асю, оказаться для нее лишь «выдуманным героем». «Иногда думаю, — признавался в одном из писем, — а что если те славные, ласковые, нежные строчки, которые я читаю, относятся к созданному Вашим воображением идеализированному лицу, а не ко мне, которого Вы не видели шесть лет и на внутренний и внешний облик которого время наложило свою печать? Разочарование? Для Вас оно будет неприятным эпизодом. Для меня — крушением».
И все-таки несмотря на все страхи и сомнения весной 1916 года он сделал ей предложение. И оно было принято.
«Явилась надежда — яркая и радостная, — пишет он. — Пробивая себе дорогу в жизни, я испытывал и неудачи, и разочарования, и успех. Одного только не было — счастья. И как-то даже приучил себя к мысли, что счастье — это нечто нереальное, призрак. И вот вдали мелькнуло... Асенька, так все это правда? И в хмурую осень может выглянуть яркое летнее солнце? И не только осветить, но и согреть?..»
В другом письме трогательно замечает: «Если в нашей жизни счастье в очень большой степени будет зависеть от меня, то оно почти обеспечено. Ни перевоспитывать, ни переделывать Вас, моя голубка, не собираюсь. Сумею ли подойти — не знаю, но кажется мне, что сумею, потому что, потому что я люблю Вас. И в думах одиноких, острых и радостных вижу Асю женой и другом».
Мучительно хочется ее увидеть, но увы... Редкие отлучки с фронта он проводил в Киеве с тяжелобольной матерью, к которой был очень привязан. Осенью 1916 года Елизавета Федоровна умерла от пневмонии. Ксения приехала на похороны. Большое горе, долгожданная встреча, надежды на новую жизнь — все обрушилось на обоих так внезапно...
«Гляжу на тебя, и кружится голова», — тихо проговорил Деникин и коснулся губами ее теплой щеки. Они стояли на балконе, вглядываясь в мрачную темноту ночи, в редкие мерцающие огоньки, и пытались осмыслить все, что с ними произошло. Он понял, что напрасно мучился сомнениями, не окажется ли возраст непреодолимой преградой, ему ли, «а не тому неведомому, которого создало ее воображение», предназначены ласковые слова. Ася любила именно его. «Моя жизнь обрела новый смысл, — признался Антон Иванович. — Я теперь верю в будущее. Живу им». Венчаться решили, как только кончится война. Пока же опять приходилось расставаться...
А события между тем приобретали все более трагический характер. И Деникин это чувствовал. «Родная моя, начинается новый, катастрофический период русской истории. Бедная страна, опутанная ложью, провокаторством и бессилием!» — пишет ей в сентябре 1917 года из бердичевской тюрьмы — Временное правительство обвинило Деникина в поддержке «мятежа генерала Корнилова».