Максим Аверин: «Я не могу не меняться, стоять на месте. Бунтую, ищу свое»
«Предопределено все, судьба написана. Но Господь дает выбор. Ты сам разматываешь эту нить и идешь за клубком. Иногда человек за что-то бьется, а этого не надо было делать, потому что произойдет то, что должно».
Максим, как здорово придумано — к 50-летию выпустить книгу со своими стихами и небольшими прозаическими заметками и размышлениями. Это неожиданно и очень красиво. Как возникла эта история и почему ты не написал классическую биографию?
— Мне кажется, рановато писать, когда она еще сочиняется. И вообще не уверен, что стоит рассказывать подробно о своей жизни, так сказать, в хронологическом порядке и с бытовыми подробностями. Марк Анатольевич Захаров говорил: «Станете известными артистами, будете рассказывать про свое детство и думать, что это кому-то интересно...» И у меня в голове это отпечаталось... Поэтому в книге моей стихи, которыми решил поделиться, я их принципиально называю «рифмованные мысли». И много фото. У книги вообще другой формат — это кино...
— В книге действительно потрясающие съемки. Разные локации — ты в театре, ты с самолетами, ты в море, ты с собаками, ты с конем. Много интереснейших портретов... И я понимаю, это заняло много дней, недель, а может, и месяцев.
— Да. Эту историю придумала замечательная компания под руководством Владимира Славского, он арт-директор книги, креативный двигатель этого процесса. Со мной вообще непросто. Сейчас, когда начали собирать к юбилею архивы, все были поражены, что никаких архивов, даже каких-то фото, у меня нет. Потому что я привык, что выхожу на сцену или на площадку и никогда не фотографируюсь с коллегами. У меня единственная фотография подписанная — большой портрет Люси Гурченко со съемок на НТВ «Марковна. Перезагрузка», он висит в кабинете. Меня так поразила эта фотография, она была невероятная! Все дни, когда мы с Люсей снимались, я все время на эту фотографию смотрел, меня она безумно притягивала к себе. И я упросил художников отдать ее мне. И когда закончились съемки, Люся пошла в гримерку, это было уже четыре часа утра, все уставшие, и мне было крайне неудобно еще что-то просить. Но администраторы пошли и сняли фото, и она мне написала: «Максу с любовью от Люси». Я этот портрет обожаю и люблю очень. У меня никогда не было собирательства, архивы — это не мое. Ни в чем никакой системности... А когда мне предложили для книги такую нейтральную историю, я согласился. Зачем писать что-то биографическое, если крупные планы, которые сделаны замечательным фотохудожником Ирой Заргано, говорят сами за себя и не требуют пояснений. В ее съемке есть все, что со мной связано, например самолеты, в которых я провожу много времени, театр, без которого не существую, собаки — часть моей жизни...
— На фото три корги. Когда мы с тобой разговаривали в прошлый раз, у тебя был один Макс. Других ты арендовал для эффектной съемки?
— Нет, это мои собаки. Три белых коня — Макс, Ричард и Чарли Чаплин, потому что это мой самый любимый на свете артист.
Локации тоже не случайные. Тут есть Сочи: была возможность запечатлеть величественное здание Зимнего театра, которым я руковожу уже четыре года, и море — мою любимую стихию. Так зачем же там слова, когда в этих фотографиях все, чем я живу?
— Какой роскошный конь на фото! Как он связан с тобой?
— Конь — это одна из моих стихий. В моем моноспектакле акцент идет именно на бегущем, стремящемся коне. И этот мощный красавец на фото оказался великолепным партнером: он профессионал, а не любитель, очень востребован и много снимается. Ко мне как-то проникся. Мы снимали в Москве на конюшне. Очень интересно рождалась эта история...
Но этим не ограничились, мы еще и озвучили эту книгу. Можно навести камеру телефона на QR-код, и ты услышишь стихи. Мы зашли в студию и озвучили все стихи, которые я отобрал для этого издания. Пусть остается...
— А где вообще ты записываешь стихи, когда они рождаются, — в блокноте, в телефоне?
— Где придется... Знаешь, если бы во мне была какая-то система, я бы собрал уже четыре тома. Но все разрозненно. Я нахожу стихи в записках, на клочках бумаги, в телефоне. Иногда открываю старый компьютер, который годами не трогал, и там оказывается много неплохих стишулек. Раньше тетради вел, да и сейчас у меня всегда с собой книжечка...
— Когда чаще приходят стихи — в самолете, на прогулке, когда кофе пьешь?
— И тут нет системности. Иногда в постели среди ночи... Один раз надо было делать программу для Зимнего театра в Сочи, и вдруг мне снится, что я все составил, но не хватает одного звена, перехода, его просто нет. Просыпаюсь в поту, бегу на кухню и начинаю писать стихи. То есть они были рождены среди сна. Мысль родилась, и ее нужно было срочно зафиксировать...
— Мне кажется, первое стихотворение в книге «Жизнь внутри меня» очень точно характеризует тебя:
Жизнь внутри меня...
Там боевые схватки и сражения,
Там рукопашный бой
И столкновения,
Борьба добра со злом
И прегрешения,
Такая жизнь внутри меня...
Я соткан из сомнений и ошибок,
И склонностью к внезапным
Вспышкам близок,
Я скандалист, упрям, несдержан, резок,
Мне мелко море,
Без любви мир мерзок.
Я — маленький, большой,
Я — бесконечный,
Живу легко,
Дышу как ветер встречный,
Восход — мое,
Закат встречаю жадно.
Я принимаю все,
Что в этом мире страстно.
Такая жизнь внутри меня
Прекрасна.
«Я принимаю все, что в этом мире страстно...» — очень о тебе. Вообще, слово «страстно» красной линией проходит через многие твои стихи...
— Если бы я не был таким, наверное, не был бы артистом. Иногда про меня говорят: «Для кино он слишком театральный», — потому что я по-другому не умею, у меня все гипер. Гипержизнь...
— И я понимаю, что так было всегда, даже когда в 4 года ты впервые снялся в кино, на гонорар купил разноцветную гуашь и раскрасил бордюр возле гостиницы в Махачкале в разные цвета. Это тоже было проявлением страстности твоей натуры.
— Я оказался там через 40 лет — и все по-прежнему серое. Очень там не хватало ярких цветов...
— Это красивая история.
— И она непридуманная. Если бы я был придуманный, наверное, сейчас бы вышла автобиография «Моя жизнь в искусстве». А поскольку живу чувствами — эмоциональный порыв сейчас сделать так. У меня вообще вся жизнь состоит из этих порывов. Я живу не головой, а эмоциями, чувствами — вот почему не люблю спектакли, которые идут обыденно, как грампластинка, с одной и той же интонацией по сто раз. Есть артисты, которые повторяют все точь-в-точь из спектакля в спектакль. Это не мой путь. Я сейчас уже сыграл моноспектакль 700-й раз! Представляешь, если все было бы на одной интонации? Это невозможно. Я другой, я спонтанный, страстный. Кому-то надо ровно пройти по дороге, а мне надо вскочить на бордюр и протанцевать, что, кстати, в книге тоже есть.