Елена Цыплакова: «Моя Зося из «Школьного вальса» стала для некоторых зрительниц примером»
«Наташа Вилькина мне помогала. Когда на репетиции я испугалась пустого зала, подвела меня к суфлерской будке. Перед ней на сцене был гвоздями выбит крестик. Наташа поставила меня на колени и благословила. Наверное, поэтому на своем первом спектакле я чувствовала себя как рыба в воде. Это было такое счастье! В театре про меня сказали: «Наглая! Все киношники наглые».
— Елена, мы беседуем в преддверии вашего 65-летия. Как вы относитесь к юбилеям?
— Как к хорошему поводу собраться с друзьями, с которыми по работе видишься нечасто. Вообще у меня двойной юбилей, помимо 65-летия — полвека работы в кино, потому что картине «Не болит голова у дятла», в которой я дебютировала, исполнилось пятьдесят. И очень приятно, что Госфильмофонд России отреставрировал ее в цифровом формате и выпустил в повторный прокат. Я присутствовала на премьере, на которую пришло достаточно много людей, и испытала огромную радость от того, что наш фильм продолжает жить и волновать зрителей.
— Не скрываете свой возраст, как некоторые актрисы?
— Абсолютно нет. Взросление естественно и нормально, это жизнь. О возрасте я особо не задумываюсь, много работаю. У меня куча проектов.
Не так давно мой агент Алла Бахтадзе проверяла информацию обо мне на популярном портале о кино и театре. Я спросила:
— И сколько у меня ролей? Все время говорю, что больше семидесяти, но не считала и точно не знаю.
— Сто две, — ответила она, — скоро еще две добавятся. Режиссерских проектов пятнадцать. — А давай ради смеха посчитаем, сколько в них серий! У меня ведь были очень длинные проекты — «Женщина без прошлого», «Кармелита. Цыганская страсть», «Пока станица спит».
Алла посчитала, и оказалось, что в общей сложности я сняла 995 серий! Сама не ожидала такого результата.
— Спрашивать, как вы попали в кино, я не буду, потому что знаю — по знакомству!
— В каком-то смысле. Режиссер картины «Не болит голова у дятла» Динара Асанова была замужем за художником-графиком Колей Юдиным — коллегой моего отца. Коля бывал у нас дома и один, и с женой. Я не знала, что она кинорежиссер. Однажды Динара рассказала, что начинает снимать фильм о моих ровесниках, и предложила попробоваться на главную роль. Пробы прошли успешно.
Асанова очень интересно работала с детьми. Сценарий нам читать не давали, только один раз познакомили с ним на пробах, и мы его обсуждали. Потом каждый раз, когда снималась какая-то сцена, Динара напоминала, про что она, и в репетиции подводила к нужному результату. Она общалась с нами по-взрослому, это было сотворчество. Я даже ходила к ней в монтажную и видела практически весь процесс создания фильма.
Примерно так же проходила работа в картине «Ключ без права передачи», в которой я снялась позднее. На ней Динара очень много беседовала с ребятами. Она воспитывала личности. Помню, говорила: «Вы можете ошибаться, но у вас обязательно должно быть свое мнение обо всем, что вас окружает. Человек не может быть амебой, которая просто плывет по течению».
— До окончания школы вы снялись в пяти картинах. Как относились к этому родители? Не боялись, что вас испортит ранняя популярность?
— Мне это не грозило. Отец был достаточно строг в своих взглядах, осуждал гордыню и меня воспитывал соответствующим образом. Я никогда не страдала кумирством ни по отношению к другим людям, ни тем более к себе. Динара, кстати, не хотела, чтобы снимавшиеся у нее ребята шли в актерскую профессию, говорила: «Сейчас вам все легко дается, кино для вас игра. Если вы выберете этот путь, начнется очень сложная жизнь». Но для меня поступление на актерский факультет было вполне закономерным.
На съемках «Не болит голова у дятла» я сдружилась с актрисой Екатериной Васильевой. «Лена, пойми, — говорила она, — кино лишь снимает сливки с того, что человек уже умеет, а настоящая мастерская актера — в театре». И я решила поступать в театральный вуз, причем не в родном Ленинграде, а в Москве, потому что хотела быть самостоятельной.
— Чем вы увлекались в юности? Чем занимались?
— Из школьных предметов я обожала математику, геометрию и химию. Если говорить о кружках и секциях, то занималась очень многим — от легкоатлетического пятиборья, плавания и фигурного катания до шитья мягких игрушек. Шила очень неплохо и примерно с 11 до 19 лет одевалась в свои вещи. У нас тогда было очень хорошее домоводство в школе, наше поколение всему научили.
— Дочь художника не могла не рисовать!
— Я ходила в художественную школу и больше всего любила графику. Хотя года в четыре, помню, рисовала в тетрадке акварелью какие-то абстракции. Батя приветствовал мои занятия художественным творчеством. Однажды, когда я уже училась в Москве и приехала домой на каникулы, поставил мне натюрморт — чайник и кофейные чашечки, и я попробовала написать его маслом. К сожалению, эта работа потом потерялась. Батя оценил ее довольно высоко: «Что ж, пять живописных сантиметров есть».
Он писал для себя, и в моей питерской квартире хранится большая коллекция его работ. Однажды мой друг Юрий Волкотруб, художник-керамист и меценат, у которого галерея на Невском, предложил сделать выставку портретов, пейзажей и выдержек из писем моего отца. Как-то почитала их Юре, и он был под большим впечатлением. Выставка открылась в день рождения бати и продолжалась два дня. На нее собрались его и мои друзья, и самый поразительный эффект произвели не какие-то живописные вещи, очень хорошие, а письма. Все вдруг стали вспоминать своих родителей, свою переписку с ними. Сейчас ведь ничего такого нет — люди перешли на эсэмэски. А батя очень любил письма.
Он много лет болел, часто ложился в больницы и санатории и писал оттуда нам с мамой. У меня сохранилась целая пачка его удивительных посланий. Иногда я их цитирую на каких-то выступлениях. Вот, например, что отец писал мне 18-летней: «Мироздание соткано из человеческих условностей, и разглядеть ты его сможешь только через художественное творчество и поэзию мира. Главное — не отпусти радости труда, чтобы не обрести бремя существования. Работа раскрывает лучшие качества человека. Развитие способностей связано с нравственным развитием. Старайся, чтобы твою работу называли доброй...» Я восприняла это как благословение на жизнь...
Отец был философом по натуре и мыслил философскими категориями, хотя и не получил системного и глубокого образования. Окончил только художественное училище. В 16 лет ушел на фронт, воевал в пулеметной части, был награжден орденом Красной Звезды, а в 20 получил тяжелые ранения и вернулся с войны инвалидом. Через несколько лет заболел туберкулезом, которым страдал всю оставшуюся жизнь.
Он был промышленным графиком. Дизайном этикеток и упаковок занимался дома. Мы жили в коммуналке, и к нам часто приходила соседка. Когда отец работал, она по его просьбе читала ему какую-нибудь книгу. В перерывах он выходил на кухню попить чайку и начинал философствовать о смысле жизни. Его слушателями чаще всего становились мой старший брат Андрей и я. Помню, в 16 лет я была очень озабочена тем, когда у меня начнется период совершенной жизни, когда я для него созрею.
Помимо отца мою личность во многом сформировала моя бабуля — не родная, родные бабушки умерли очень рано. Екатерина Алексеевна Соколова была нашей соседкой по питерскому двору-колодцу, и я часто к ней ходила. У них с моим дедом был гражданский брак. Бабуля меня водила в церковь и читала Жития святых и Евангелие. Духовное образование у меня началось примерно с четырех лет. В детстве я ездила в деревню на мамину родину в Новгородской области, пыталась там ходить по водам и очень удивлялась, что не получается. Сидела в воде и злилась. Мама за шкирятник меня вытаскивала.
Очень хорошо себя помню в этом возрасте, в то время у меня открылось духовное видение, а с пяти лет — слышание. В Библии написано — имеете уши и не слышите, имеете глаза и не видите, сердца ваши окаменели. Эти три дара — видеть, слышать и чувствовать — должны быть нормально развиты у каждого человека, нас такими создал Господь. У меня они, видимо, проявились благодаря бабуле, она так воспитывала. Отец был коммунистом, настоящим, идейным. И для него было трагедией то, что произошло с коммунистическими идеалами в XX веке. Он говорил: «Идея была прекрасная, но ее воплощали люди...» Правда, когда отец умирал, рядом с его кроватью стояла икона. Уходил он очень тяжело, весил 33 килограмма, но сохранял силу духа до самого конца. Никогда не забуду, как руками цыганочку танцевал в постели. Брат мой сидел рядом и играл ему на гитаре. Отец грандиозный был человек.
— Мама ваша была ему под стать?
— Мамочка была чудесная и такая аккуратистка! Благодаря ее заботам никто в семье не заболел, несмотря на то что у отца была открытая форма туберкулеза. Мама тщательно обрабатывала все, чем он пользовался. К сожалению, доктора меня в детстве пичкали специальными противотуберкулезными таблетками, нарушившими обмен. И после 20 лет я очень сильно поправилась.
Мама была фельдшером по образованию, но не работала по этой профессии, помогала отцу. Тогда все делалось вручную, и поначалу отец писал тексты кисточкой — у него была необыкновенная «рука». Потом, чтобы не заниматься чудовищно кропотливой работой, он придумал свое ноу-хау — фотонабор. В ванной у нас была настоящая фотолаборатория. Работали родители целыми днями, и отец, по-моему, был единственным из питерских промышленных графиков, удостоенным медали «За доблестный труд».
— Как проходила ваша учеба в Москве?
— Я поступила в ГИТИС на актерский факультет, но меня чуть не отчислили в самом начале учебы, потому что я не успела на «картошку». Уехала в Одессу сниматься в картине «Ненависть». Помог Михаил Михайлович Козаков, который некоторое время был педагогом на нашем курсе. Он убедил нашего мастера Владимира Алексеевича Андреева простить опоздавшую студентку.
— Во время учебы вы продолжали сниматься?
— Это запрещалось, но я как-то выкручивалась. На втором курсе снялась в «Школьном вальсе». Картине уже 46 лет, а ее все помнят. Куда бы я ни приходила, ни приезжала, меня до сих пор узнают как Зосю и говорят спасибо за «Школьный вальс». Вроде бы простая человеческая история, без каких-то невероятных наворотов, но людям она дорога.
— Этот фильм во многом опередил свое время...
— Видимо, поэтому его целый год не выпускали на экран. Показали на съезде учителей, и там решили, что картину нельзя пускать в прокат. Ну как же, школьница рожает, что это такое! Неизвестно, сколько бы картина пролежала на полке, если бы не вмешался комсомол. Показ «Школьного вальса» превратили в пиар-акцию. Детей в сопровождении учителей и представителей родительских комитетов водили в кинотеатры целыми классами, а потом устраивали обсуждения фильма с целью убедить девочек не рожать.
Эффект получился обратным — огромное число женщин не сделало аборты, у них родились дети. Я об этом узнала, когда «Школьному вальсу» исполнилось 20 лет. На телевидении было несколько передач, посвященных этому событию, я в них участвовала и разговаривала с женщинами, звонившими в прямой эфир. И письма получала о том, что Зося стала для них примером. Однажды актриса, снимавшаяся в моем фильме, призналась, что в свое время сохранила беременность, потому что ее очень укрепила эта история, и теперь у нее замечательный сын. Тогда я лишний раз убедилась, что кино очень сильно воздействует на сознание. Где-то читала, что человек шестьдесят пять процентов информации воспринимает визуально, вербально — не больше тридцати пяти. С экрана он получает опосредованный жизненный опыт. Использовать его или нет — уже другой вопрос. Но многие вещи так или иначе остаются в подсознании.
