Яна Сексте: "Олег Табаков мне сказал "Держись, Сексте, дальше Сибири не сошлют"
"Когда в театр пришел Машков, его сразу предупредили, что в труппе есть бомба замедленного действия — Яна Сексте. Когда я умудрилась порвать ахиллово сухожилие, он сказал спокойно: "А знаешь, я даже рад, что это наконец случилось", — рассказывает актриса Яна Сексте.
Когда я еще не была замужем и каждый год покупала страховку от несчастных случаев, то оформляла ее на маму. В случае чего выплату получила бы она. И когда однажды мы ее продлевали, маму пригласили в кабинет президента компании и сказали, что ради Яны Сексте были приглашены независимые эксперты: «Была создана специальная комиссия, которая расследовала все страховые случаи, которые произошли с вашей дочерью. Они доказали, что она все делает не специально». Вероятно, представители страховой компании поверить не могли, что сто одно несчастье может случиться с человеком случайно. На мою голову иногда падают люстры, я скатываюсь с лестниц, падаю со сцены так, что рвутся связки, — и таких случаев не счесть.
Когда я дорабатывала последние дни в Рижском театре русской драмы и собиралась в Москву, к Табакову, к нам приехал Сергей Юрский. Были планы, что он будет ставить какой-то спектакль. Моя душа рвалась в Москву, мысленно я была там, Олег Павлович взял меня в театр, и я даже уже репетировала «Рассказ о семи повешенных». И вот наступил прощальный вечер, спектакль сыгран, я выхожу на свой последний поклон переполненная эмоциями, впереди новая жизнь! Капельдинер вынес огромный букет, протягивает мне: «Сергей Юрский просил передать». Тут меня буквально накрывает волной счастливых эмоций, я принимаю это как знак свыше, что все делаю правильно. За кулисами я увидела Сергея Юрьевича и сказала: «Спасибо огромное, для меня это безумная честь!» А он ответил: «Нет, это для меня была честь два вечера подряд видеть вас на этой сцене». Мои глаза наполнились слезами, я развернулась и побежала в гримерку, перепрыгивая через две ступеньки. И... с разбега влетела головой в стену. Упала навзничь и отключилась, сверху на меня упал букет Юрского... Когда я очнулась, увидела его белое лицо надо мной, так он был напуган. Сергей Юрьевич побежал в кабинет директора театра: «Сексте упала с лестницы!» — на что наш Эдуард Ильич, не поднимая головы, спросил невозмутимо: «Опять?»
Когда в «Табакерку» пришел Владимир Львович Машков, его сразу предупредили, что в труппе есть бомба замедленного действия — Яна Сексте. И когда я на премьере умудрилась порвать ахиллово сухожилие, он сказал спокойно: «А знаешь, я даже рад, что это наконец случилось. Мне сказали, что Сексте — это человек, с которым вечно что-то случается. И я уже с первого дня постоянно боялся. На каждый звук, скрип, грохот вздрагивал: «Сексте? Где Сексте?»
— Яна, но с вами случается и много прекрасного. Не каждому дано с первого раза поступить в Школу-студию МХАТ и попасть в труппу популярного театра. Кстати, альма-матер вы окончили ровно двадцать лет назад.
— Невозможная цифра! А кажется, что мы только вчера отмечали десятилетие выпуска, с нами были оба наших мастера — и Табаков, и Лобанов. Мы планировали снова встретиться все вместе через десять лет. Мы обязательно соберемся, но уже без них... Знаете, я думаю, что все то, что со мной случается плохого, — это мизерная плата за то, что происходит хорошего. Столько удачи и успеха, что в голове не умещается — как так могло повезти одной девочке из Риги?
Я не просто попала в ведущий театральный вуз страны, но оказалась на курсе самого Табакова — мастера мечты. Именно в тот год, когда я окончила школу, открылась программа поддержки русскоязычных зарубежных театров. Никогда в жизни семья не смогла бы оплатить мое обучение, это приличная сумма. А поскольку я гражданка Латвии, о бюджетном образовании нельзя было и мечтать. Поэтому я собиралась поступать не в Москве или Петербурге, а где-нибудь в другом городе России, может быть, в Ярославле или Новосибирске, там другие расценки на учебу. Но мама случайно прочитала объявление в газете о том, что в Риге состоится отбор в Школу-студию, а за поступивших заплатит один крупный банк. Дальше те, кого примут, отучатся четыре года в Москве, вернутся в Латвию и отработают три года. Замечательные условия!
И я помчалась на туры. Говорили, что Табаков точно не приедет, но первый, кого увидела в аудитории, был именно он. Я вышла перед комиссией и буквально прокричала, что я — Сексте Яна и мне семнадцать лет.
Олег Павлович до этого что-то писал, а тут вдруг голову поднял и посмотрел с интересом. Прошло ровно двадцать пять лет с того дня, а я до сих пор помню его взгляд. Внимательный, изучающий... Было ощущение, будто он что-то интересненькое и новенькое услышал, когда я читала отрывок из «Мастера и Маргариты» и «Что делать девчонке». Хотя, может быть, он просто на фамилию среагировал.
— Поступить поступили, а удержались в вузе как? Ведь не секрет, что из театральных многих отчисляют...
— Для меня четыре года учебы стали временем адского счастья и адского рая. Сначала казалось, что главное — поступить, но это чепуха, потому что главное — чтобы тебя не выгнали. Вы правы, отчисляют очень многих.
Кто-то сам уходит. В основном это те, кто не рассчитывал, что будет настолько физически тяжело. На занятиях по танцу, сцендвижению, на фехтовании тебя крутят, ломают, гнут. Хорошо, если в детстве ты занимался спортом, а если нет, с непривычки тяжело.
И те, кто представляют актерскую профессию как что-то прекрасное, разочаровываются.
Абитуриентам рассказывают, что им придется учиться 24 часа в сутки, но все думают, что это преувеличение. Я сказала бы — это преуменьшение. Мы учились сутками напролет, без выходных вообще. До сих пор в таком же графике живу.
Если вдруг появляется свободное время, бегу в театр смотреть репетиции, это тоже огромная часть обучения. Выяснилось, что обучение — процесс, который не останавливается, нет конечной точки. Невозможно выучить текст, сыграть премьеру и поставить галочку «выполнено». И для меня это самое чудесное, что только может быть в жизни.
— А как же критика, которая обрушивается на артиста после любого спектакля, фильма? Зрители пишут отзывы, критики — статьи в газетах и посты в соцсетях. Это не всегда можно отнести к чудесному...
— Признаюсь, у меня есть редкий дар. Я не просто очень легко отношусь к критике, я ее буквально жажду! Еще в студенческие годы я искренне не могла понять, почему некоторые болезненно реагировали на замечания педагога или режиссера. Для меня самое страшное, если, наоборот, — никаких замечаний. В таком случае я начинаю бояться того, что мастер решил: лучше она уже не сможет, не стоит и требовать.
— Но актеры же хотят нравиться...
— Люди вообще хотят нравиться. Если вы встречаете артиста, который говорит, что ему все равно, симпатичен он зрителям или нет, знайте — ложь 100-процентная. У нас публичная профессия, мы выходим на сцену именно для того, чтобы радовать зрителя. Глупо утверждать, что мне безразлично его мнение. Но я очень рано поняла, что не могу нравиться всем.
Когда я училась в Школе-студии, мы выпускали спектакль «Женитьба Фигаро». Тогда молодой педагог Дмитрий Петрунь, сейчас он режиссер, перед важными показами каждому из нас писал письмо или подходил и что-то говорил лично. Находил правильные слова для поддержания духа.
Мне Дима написал: «Сексте, когда выйдешь сегодня на сцену, не старайся всем понравиться. Просто играй, чтобы Силюнас был счастлив». У нас был, он и сейчас преподает, педагог Видмантас Силюнас, большой знаток испанского театра, грандиозная фигура в театральном мире. Он меня всегда любил и любит. И до сих пор, когда на прогонах и показах для первых зрителей я сильно нервничаю, то представляю, что Видас Юргевич в зале, смотрит на меня и очень счастлив. Я всегда играю для него.
Что же касается театральных критиков, то их частные мнения я отношу к субъективным суждениям. Что это за оценка — понравилось или не понравилось? Не серьезно... Насколько журналист, написавший статью о премьере, вообще понимает, о чем говорит? Одну рецензию я помню до сих пор, хотя не умею обижаться и быстро забываю неприятные моменты. Но тогда выпады журналистки меня задели. Это была рецензия по поводу моего первого спектакля в Театре Табакова — «Рассказ о семи повешенных» — и оценка моей внешности. Сама понимаю, что я женщина некрасивая. Кстати, за такие слова на меня ужасно обижается муж.