Во сне и наяву
Зинаида Пронченко о 74‑м Каннском фестивале во всех подробностях. Не только кинематографических.
У 74‑го Каннского фестиваля в этом году была цель одна — открыться и протянуть десять дней до запланированной даты без пандемических эксцессов. Ибо ходили слухи, что сам Макрон очень недоволен этим праздником гламурной жизни на Круазетт, Канны подают отрицательный пример остальному французскому обществу — звезды без масок, деньги на ветер. Программный директор Тьерри Фремо, которого критики, например, в просторечии называют просто «Бог», каждый вечер уверял публику, что все под контролем, все пройдет хорошо. По случайному стечению обстоятельств этот слоган совпал с названием нового фильма Франсуа Озона — про эвтаназию.
Все пройдет/прошло хорошо; если сами не умрем, нам помогут. Еще Фремо умолял не ябедничать, не строчить кляузы на тех из нас, кто в чем‑то нарушил ковидный регламент — чихнул, приспустил намордник, брал пищу немытыми руками. Канны во время чумы по амбьянсу отчасти напоминали Париж в период оккупации — когда на дверях отеля «Лютеция», занятого гестапо, немцы вывесили объявление: доносы не принимаем, страшно перегружены.
На самом деле нервничали в основном галлы — из‑за того что на их земле слишком много потенциально заразных, пришлых элементов. Таких, как я, явившихся прямиком из красной зоны. Но даже излишние треволнения автохтонного населения не смогли затмить в сердцах и головах жителей всей планеты, прильнувших к инстаграму (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) с 6 по 17 июля, главного постапокалиптического тезиса: будущее есть, Каннский фестиваль это доказал, давайте снова собираться, наряжаться и говорить друг другу комплименты.
Мой путь в Канны был долог и полон препон. И в Шереметьеве, и в Шарль де Голле от меня требовали лэссе-пассе, каких‑то других подтверждений моей благонадежности. Впрочем, от летевшей со мной одним рейсом Натальи Водяновой тоже потребовали целый набор ксив. Наталья Михайловна терпеливо, без потерь для макияжа от Шилкова, выкладывала на пограничный прилавок свои документы. В итоге всех пустили — и топ-моделей, и критиков их незамутненного разума.