Государство — это всё: как любимый философ Путина воспринял бы новую идеологию России
Современное российское государство уже давно пытается выработать собственную идеологию. Бесконечные дискуссии о возможности ее введения упираются не только в прямой конституционный запрет, который нельзя аннулировать без принятия новой конституции, но и в противоречия российской истории, полагает первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.
До сих пор мало что получалось, возможные элементы новой государственной идеологии плохо совместимы друг с другом — например, трудно соединить консервативную антиреволюционность и Великую Отечественную войну, во время которой во главе советского государства стояли активные участники революции, образцом для которых был Ленин. Но такую идеологию может заменить (и уже на практике заменяет) предельно простой аналог, имеющий свое основание в идее столетней давности.
Не Ильин
Сразу можно сказать, что русский гегельянец и идеолог Русского общевоинского союза Иван Ильин, которого сейчас так часто цитируют, не имеет к этому аналогу никакого отношения — более того, он был его решительным противником. Работы Ильина как сторонника сильной государственной власти сейчас разобраны на цитаты, что неудивительно — он был мастером запоминающихся формулировок. За ними не всегда ясна главная цель его многочисленных трудов, которую можно обозначить как обоснование оптимального перехода от тоталитаризма к тому, что Ильин называл «творческой демократией» (и что, впрочем, было мало похоже на классическую парламентскую демократию).
В дореволюционной России как для либералов, так и для левых консенсусным было требование введения всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании, которое должно определить подлинную волю народа. Кратковременная история российского Учредительного собрания стала шоком для русских либералов не столько потому, что оно просуществовало всего один день и было разогнано большевиками. Еще большим шоком для них стали результаты выборов — народ в огромной крестьянской стране на полностью свободных выборах проголосовал за обещавших землю различных социалистов, а либералы получили лишь несколько мандатов.
Ильин, как и многие эмигранты, надеялся на скорый крах советского режима. И разработал модель авторитарного переходного режима — на период «восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности, к чувству собственного достоинства, к неподкупности и самостоятельной мысли». А когда транзит спустя годы (но вряд ли десятилетия) завершится, то можно будет провести «осмысленные и не погибельные политические выборы», которые Ильин видел непрямыми и многоступенчатыми, чем-то напоминающими выборы в Российской империи, но без сословного принципа. На практике «творческая демократия» Ильина оставалась бы в высокой степени авторитарной, но он искренне, хотя и не слишком плодотворно стремился найти противовесы государственному доминированию, видя их в благонадежных местных инициативах, не ведущих к опасности возрождения коммунизма.