Роковая лысина
До того как историко-предметный метод атрибуции получил свое научное признание, главным способом определения персонажей на портретах являлось их «узнавание». То есть картина сравнивалась с другими изображениями, и на основе суждений — похож или не похож — портрету присваивалось новое имя.
Конечно, такой метод имеет много объективных недостатков. Во-первых, сравниваются портреты разных авторов, зачастую совсем не одинаковых по мастерству. Во-вторых, портрет не фотография, хотя даже ее в угоду заказчику ретушируют. Что уж говорить о живописи! Достаточно вспомнить модного художника Чарткова из повести Гоголя «Портрет»: «Кто хотел Марса, он в лицо совал Марса; кто метил в Байрона, он давал ему байроновское положенье и поворот. Коринной ли, Ундиной, Аспазией ли желали быть дамы, он с большой охотой соглашался на все и прибавлял от себя уже всякому вдоволь благообразия, которое, как известно, нигде не подгадит и за что простят иногда художнику и самое несходство». В-третьих, разные люди могут быть похожи, и это отнюдь не редкость. Особенно внутри одной семьи, да и вообще дворянской корпорации, тесно связанной от поколения к поколению династическими браками.
Кроме того, если посмотреть полковые альбомы, популярные в николаевскую эпоху, то многие офицеры покажутся нам на одно лицо — столь одинаковыми их делали мундир, прическа и усы. Кстати, по этой причине некоторые гвардейские гусары из разошедшейся по миру серии акварелей Александра Клюндера и по сей день значатся Лермонтовыми.
Разные техники и задачи тоже влияли на образы, которые создавал художник. Одно дело, если он рисовал быструю, воздушную акварель или легкий карандашный росчерк в девичьем альбоме, и совсем другое, когда сеанс за сеансом творился помпезный парадный портрет для фамильной галереи в назидание потомкам. И еще не известно, что в итоге оказывалось ближе к внешности заказчика, а что — к его самомнению.
Наконец, даже состоятельные лица могли заказывать свои портреты нечасто, особенно если речь шла о большой станковой картине. Ведь дело это было не из дешевых, даже при разнице цен между художниками. Например, когда в 1827 году появились два знаменитых портрета Пушкина, то находившийся в зените петербургской славы Орест Кипренский получил за свой 1000 рублей, а москвич Василий Тропинин оценил свой труд гораздо скромнее, но тоже недешево — 350 рублей, без малого годовой бюджет титулярного советника Акакия Акакиевича Башмачкина для которого заветной мечтой являлась шинель за 80 целковых. Но все это меркло по сравнению с баснословными гонорарами, которые получали в России заезжие европейские знаменитости.
В результате даже богатые вельможи предпочитали не заказывать новые портреты, а делать копии с понравившегося оригинала. Следующий же авторский портрет если и заказывали, то через определенное время по случаю какого-нибудь важного события — получения ордена или чина, юбилея, выхода в отставку. В результате при сравнении портретов мы, как правило, видим людей в разном возрасте, написанных иногда с интервалом в десятки лет.
Приведенных аргументов, думаю, достаточно, чтобы относиться к иконографической атрибуции очень осторожно. Она, безусловно, полезна, но больше как вспомогательный ресурс, дополняющий выводы остальных методов. Когда же принцип «похож — не похож» начинает доминировать и брать самодостаточную роль, то это неизбежно приводит к курьезам. Таковой случился при подготовке выставки «Собрание Томиловых-Шварц», которая с большим успехом прошла в начале этого года в Государственном Русском музее.
Камергер Евгений Григорьевич Шварц (1843–1932 (?)) был одним из крупнейших коллекционеров на рубеже XIX–ХХ веков. Он не только сохранил произведения своего рано умершего брата, известного художника Вячеслава Шварца, но и был дружен с Репиным, Кустодиевым, Дягилевым, Бенуа, Чайковским. Историческую же основу его знаменитой коллекции составило приданое жены Александры, внучки мецената Алексея Романовича Томилова. Его собрание, переданное Шварцем в 1917–1918 годах в Государственный Русский музей, уникально: среди 63 картин, скульптур и тысяч рисунков — произведения Боровиковского, Кипренского, Орловского, Егорова, Варнека, Венецианова, Брюллова и многих других русских художников. Существенная часть томиловского собрания являлась их дружескими подарками гостеприимному и щедрому хозяину, а большинство портретов запечатлели самого Алексея Романовича, его жену, детей, а также родственников и соседей — Ланских и Философовых. Вот с последними и вышла настоящая путаница, продолжавшаяся более ста лет.