Колчаковская декабристка
В ночь с 12 на 13 сентября 1924 года на территорию московской Яузской больницы въехал автомобиль. Но не карета скорой помощи, а обычный грузовик, и привёз он не больных, а мёртвые тела. Среди них — расстрелянные накануне двое заключённых Бутырской тюрьмы, бывшие колчаковские офицеры — разведчик Аким Жеребцов и контрразведчик Эдуард Рунович.
В сопроводительном документе говорилось, что Коллегия ОГПУ просит Яузскую больницу принять трупы для немедленного погребения. Вскоре после революции она стала ведомственной и получила новое название «Медсантруд». Однако в документах чекисты по старорежимной привычке именовали свою больницу Яузской. Ближайшим кладбищем, где в тот период предавались земле тела расстрелянных по приговорам Коллегии ОГПУ, было Калитниковское. Некоторое время считалось, что захоронения производились прямо на больничной территории, хотя она никогда не исследовалась. Тем не менее в 1999 году там был установлен гранитный валун с мемориальной доской, на которой выбиты имена 105 человек, реабилитированных соответствующим Законом РСФСР от 18 октября 1991 года. Расстрелянным, чьи тела прошли через больничный морг, в основном вменялись в вину шпионаж и контрреволюция, но только двоим из них — причастность к колчаковским спецслужбам.
Ознакомление со следственным делом колчаковцев Акима Жеребцова и Эдуарда Руновича, хранящимся в Центральном архиве ФСБ России, обернулось неожиданностью в духе фабулы художественного фильма «Адмирал». Жена Эдуарда Антоновича Ксения Николаевна Рунович (Копонева), молодая женщина 28 лет, не лишённая литературного дара, писала своему мужу, который был старше её на четыре года, письма в Архангельск. Там он задержался в ожидании навигации, следуя на Печору в административную ссылку как социально вредный элемент. ОГПУ выслало его по экономическому делу после облавы 1 декабря 1923 года на завсегдатаев нэпманского казино «Эрмитаж» в Москве, где бывший подпоручик был на подхвате: чтобы прокормить семью, Эдуард Антонович, который также был не чужд литературного творчества, нашёл себе не очень-то подходящую работу.
Кто шулер, а кто нет, чекисты разбираться не стали, отправив всех в «Бутырку», где Рунович подрался с одним из заключённых — вероятно, из того самого казино, что нашло отражение в уникальном тюремном деле, подшитом в одно целое с экономическим и политическим делами. А политика, вернее, статья за контрреволюцию первого Уголовного кодекса РСФСР 1922 года, настигла его очень скоро, несмотря на относительно «вегетарианский» период НЭП. Став вместо национального примирения после Гражданской войны на рельсы «политики отмщения», как называет репрессии по отношению к бывшим врагам историк Сергей Данилов, советская власть и её молодая контрразведка, возглавляемая Артуром Артузовым, представителям белых спецслужб никакой пощады не давали.
На беду Эдуарда Руновича, он хоть и всего три недели, но прослужил офицером для поручений контрразведывательного пункта в Петропавловске, а две из его пяти сестёр были замужем за членами подпольной офицерской организации, действовавшей в городе Николаевске Самарской губернии, который захвативший его в августе 1918 года Чапаев вскоре переименовал в Пугачёв. Одним из этих офицеров был муж Валентины Рунович Николай Грузов. Его красные расстреляли ещё в Гражданскую. Другим офицером — также расстрелянный вместе с Руновичем бывший штабс-капитан Аким Жеребцов, муж Елены Рунович. С него-то чекисты и начали раскручивать контрреволюционное дело.
Супруга Эдуарда Антоновича Ксения, которая после запрета ОГПУ на проживание в Москве уехала с четырёхлетней дочерью Галей к родне мужа в Сновск Черниговской губернии, естественно, не имела никакого представления о перерастании экономического дела в политическое, наивно полагая, что жизнь у них наладится. Своё последнее письмо мужу она отправила всего за несколько дней до его ареста Архангельским губернским отделом ОГПУ с последующим препровождением в Москву и повторным водворением в «Бутырку».