Харакири по всем правилам
6 марта 1929 года произошло событие, которое взбудоражило всю Москву. И прежде всего иностранных дипломатов и сотрудников Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). Японский военно-морской атташе Кисабуро Коянаги покончил с собой — у себя дома, в квартире на Новинском бульваре. Ничего похожего прежде не случалось, да и потом тоже.
Расследованием занялись сотрудники ОГПУ, а со стороны НКИД — заведующий протокольным отделом Дмитрий Флоринский. Его рабочие записи, воспоминания дипломатов и другие материалы позволяют восстановить подробности этого прискорбного происшествия.
Незадолго до самоубийства, 26 февраля, популярнейшая в столице газета «Вечерняя Москва» напечатала заметку под броским заголовком «“Подвиги” капитана Коянаги». Для советской прессы факт необычный. Интимные подробности жизни дипломатов, особенно пикантные и «неприличные», не было принято предавать публичной огласке. Но не в этот раз. Приведём текст заметки полностью:
«В доме №44 по Новинскому бульвару, жильцы, обитающие по соседству с кв. 22, не имеют покоя от постоянных пьяных оргий и дебошей, устраиваемых в своей квартире (квартира 22) японцем Кисабуро Коянаги, капитаном 1-го ранга, состоящим морским атташе японского посольства. Эти дикие оргии, сопровождающиеся побоищами, делают соседство с таким жильцом невыносимым.
3 февраля капитан Коянаги устроил на этой квартире очередной вечер, на который пригласил советских граждан, в том числе и женщин.
“Приём” на этот раз закончился грандиозным скандалом и побоищем, учинённым Коянаги. Особенно сильно пострадавшей от гостеприимства “знатного иностранца” оказалась советская гражданка, — его же учительница русского языка, отклонившая упорное приставание храброго капитана и не пожелавшая удовлетворить его прихоть. Оскорблённый неудачей, капитан Коянаги, в пылу страсти, тут же за столом запустил в учительницу столовым ножом. Обезумевшая и окровавленная женщина бросилась бежать, а атташе Коянаги вдогонку ей начал бросать со стола посуду и т. п. В коридор за женщиной полетели даже стулья и прочая мебель, с грохотом разбиваясь о стены и пол… В передней квартиры этот “дипломатический” вечер закончился общей свалкой гостей.
Следовало бы указать подобным дипломатам, что хулиганство у нас преследуется по закону.
Почему не вмешается в это дело милиция или Наркоминдел, чтобы, наконец, положить предел этим оргиям и дать возможность спокойно отдыхать трудящимся названного дома».
Коянаги действительно злоупотреблял спиртным и в состоянии опьянения нередко устраивал ссоры и драки. Однако не он единственный, в дипкорпусе имелись и другие возмутители спокойствия, и их эскапады и бесчинства обыкновенно замалчивались.
Сорокатрёхлетний капитан 1-го ранга был профессиональным разведчиком, его должность это подразумевала. Россию немного знал, побывал на нашем Дальнем Востоке в составе японского экспедиционного корпуса во время Гражданской войны. А в Москву приехал в 1927-м, спустя два года после установления дипломатических отношений. Они, к слову сказать, поначалу развивались неплохо. Токио тогда ещё не вступил на путь экспансии и агрессии. Первый японский посол в Советском Союзе Танака Токити даже уверял, «что в Японии нет предрассудков против представителей соввласти, как в других странах Европы и Америки».
Отношение к японцам отличалось благожелательностью, до враждебных настроений (в духе строки из культовой песни — «…и летели наземь самураи») было далеко. Однако военно-морской атташе с самого начала вызывал неприязнь у нкидовцев и чекистов, внимательно за ним наблюдавших. Ему явно не хватало такта, осторожности и сдержанности. Зато напористости, бесцеремонности и наглости в его поведении было хоть отбавляй.
Однажды работник НКИД Владимир Соколин поинтересовался у Коянаги, хорошо ли тот знает Японию. Военно-морской атташе ответил, «что знает, за исключением Камчатки». На вопросительный взгляд Соколина отреагировал такой репликой: «Всё равно, братские народы».
Вряд ли японский офицер плохо знал географию, скорее всего, просто выдавал желаемое за действительность. При этом имел в виду, конечно, не русских, в которых ничего «братского» не видел, а коренных жителей полуострова, камчадалов. Как и другим азиатским народам, с точки зрения японцев им следовало тянуться к Токио, который собирался устроить «зону сопроцветания Азии», захватив весь Дальний Восток и вообще Тихоокеанский регион, «освободив» коренное население от иностранных колонизаторов. В данном случае колонизаторами и врагами были русские, а туземцы, знамо дело, объявлялись родственными народами по духу и по крови.